Батареи Магнусхольма

Плещеева Дарья

— Потом объясню. Так для чего же вы ворвались? — спросил Хорь.

— Черт бы вас побрал! — начал Лабрюйер. — У меня там внизу сидит агент Янтовский, из полиции. Кажется, мы с ним одного из австрийцев раскрыли, но «Атлета», «Щеголя» или «Дюнуа» — не знаю. И этим австрийцем придется заняться немедленно.

Он коротко пересказал, как Янтовский обнаружил в номере Красницкого капитана Адамсона.

— Погодите, я штаны надену, — сказал Хорь. — Это действительно опасно… Его могли чем-то опоить, чтобы взять из портфеля чертежи и переснять

на маленькую камеру.

— Да и я надену наконец штаны. Да и фонарик возьму. Буду ждать вас на лестнице, — с тем Лабрюйер и выскочил из квартирки.

Все, все получило вдруг объяснение! И прокуренный голос эмансипэ, и огненные взгляды, которые она порой бросала на дам, и ее странное желание быть в обществе красивых женщин…

Лабрюйер, злой, как целая преисподняя чертей, сбежал по лестнице и ворвался в свое жилище.

— Пан Янтовский, как нам незаметно проникнуть в тот коридор? — прямо спросил он. — Через ресторан — только в самом крайнем случае. Если нам там заметят — пиши пропало.

— Ты что, забыл? Там есть лестница в углу, по которой ходят горничные…

— Точно!

На ней и засели тогда, много лет назад, когда изобличали графа Рокетти де ла Рокка — вот тот как раз был настоящим шулером, картежным академиком. Сам господин Кошко жался к стенке на этой узкой лестнице — ему непременно нужно было лично изловить мнимого графа.

«Франкфурт-на-Майне», как всякое приличное заведение, имел черный ход со двора, который вел на кухню и в кладовые, если пройти подальше — на лестницу для прислуги. Беда была в том, что въезжать и входить во двор следовало со стороны Гертрудинской, а там ворота на ночь уж точно запирались. Янтовский знал, как проникнуть во двор со стороны Церковной улицы, но сомневался, что нужные для этого двери будут открыты. Лабрюйер сообразил, что наверняка можно пробраться к черному ходу со стороны Романовской. Вчетвером побежали к Романовской, причем первыми неслись Янтовский и Хорь, оба тонкие и легконогие. Лабрюйер пыхтел замыкающим — бег не входил в список его любимых занятий.

Пришлось лезть через забор. Забор оказался хилый, когда на него взобрался Барсук — он опасно покосился и медленно стал клониться к земле.

Во дворе гостиницы обнаружили, что ворота были приоткрыты…

— Это странно, — сказал Лабрюйер. — Кому и зачем это понадобилось?

— Кто-то что-то вытаскивал на Гертрудинскую, потому и вынул засов. А вставить его снаружи невозможно, — сообразил Барсук.

— Это был один человек. Или два. Того, кто бы задвинул засов, с ними не было, — продолжил мысль Хорь.

— Он или они… в общем, кто-то собирался вернуться и задвинуть засов! — догадался Лабрюйер.

— Пошли. Мы время зря тратим, панове, — напомнил Янтовский.

Они пробрались в коридор на цыпочках, чтобы не разбудить дежурную горничную.

— Вон там — номер семейства Красницких, — показал Янтовский.

— Пустите-ка… — Хорь бесшумно подошел к двери, прислушался, нажал

на ручку и хмыкнул.

— Давай-ка ты, Барсук, — попросил он.

Оказалось, что огромные ручищи Барсука очень ловко управляются с отмычками.

Хорь вошел в номер, сделав всем знак: молчать!

Вернулся он сразу.

— Ни хозяев, ни Адамсона там нет. Леопард, вы ведь таскаете с собой фонарик?

— Держите, Хорь.

— Благодарю…

Когда первую комнату номера осветили, то обнаружили за креслом вещь, которой там быть никак не полагалось.

— Плохо дело, — сказал Янтовский. — Что бы мне туда раньше заглянуть?

— Я болван, я должен был раньше догадаться… — бормотал Лабрюйер.

— Так вот кого вытащили через ворота… — прошептал Хорь. — Ну что, в погоню?

— Времени прошло немного, мы можем их догнать, — согласился Барсук.

Вещь эта была — офицерская фуражка Адамсона. Трудно с чем-то спутать эмблему инженерных войск — перекрещенные серебряные кирку и лопату.

Глава восемнадцатая

Ночные рижские улицы обычно тихи и пустынны. Не каждый день случается стрельба и выглядывают в окна перепуганные горожане. После десяти вечера можно прошагать полверсты по той же Церковной или Школьной — и ни живой души не встретишь.

Непонятно было — в какую сторону бежать. Поэтому пошли быстрым шагом вокруг Гертрудинской церкви, вглядываясь в отходящие от небольшой площади улицы.

— Зачем им понадобилось его убивать? — спросил Барсук. — Это же глупость.

— Глупость, Акимыч, — согласился Хорь. — Причины две. Он мог обо всем догадаться — это раз. Наш противник сделал в Риге и окрестностях то, за чем был послан, и заметает следы.

— Значит, мы не справились с заданием?

— Перестань. Они еще в Риге.

— Все шестеро?

— По крайней мере двое.

Янтовский был догадлив — сообразил, какая интрига закрутилась во «Франкфурте-на-Майне»; сообразил также, что Хорю с Барсуком мешать сейчас не надо. Тадеуш нашел себе правильное занятие — он заглядывал во все подворотни в поисках ночных сторожей. А вот Лабрюйер слушал и составлял диспозицию.

— Тело могли закинуть в такое место, где его не сразу найдут. Далеко тащить бы не стали, — сказал он. — Через Александровскую переносить тоже бы не стали. А вот донести до канала и сбросить в воду — могут.

— До канала — чуть ли не верста, — возразил Янтовский.

— Красницкий крепок и, кажется, силен, как буйвол. А тот, второй, я думаю, цирковой борец. Тоже не хилое создание.

— Уж точно, что не хилое, — согласился Янтовский и метнулся в следующую подворотню. Оттуда он извлек заспанного сторожа. Тот уже вовсю приготовился к зиме — был в длинном тулупе с высоким воротником.

Разумеется, он никого не видел, но вроде бы уловил сквозь сон голоса и шаги.

— Где-то там, — он показал рукой в сторону Эспланады.