Батареи Магнусхольма
Шрифт:
— Значит, там вы и встречаетесь…
— Да, порой даже в салоне сидим, в потемках, с улицы-то нас не видно. А там удобные кресла.
Вдруг Лабрюйер понял, что произошло той ночью, когда на него напали.
— Это вы меня отбили тогда, на Церковной? — спросил он. — Ведь вы!
— Кто ж еще? Мы сидели в салоне — Хорь, Горностай и я. Свет, конечно, был погашен, мы видели, что делается на улице, — сказал Барсук. — Мы видели, как вы мечетесь, и выскочили — мы, грешным делом, подумали, что вы взбесились. Потом, когда вы уже шли следом за дамой, мы поняли, что вы все-таки в своем уме.
— Благодарю покорно, — буркнул Лабрюйер.
Теперь ему стало ясно — когда он вернулся после побоища, в лаборатории «Каролины» прятались те, кто его спас, — Барсук и Горностай.
— И лучше бы вы тогда сказали правду. Нам ведь тоже было интересно, кто убил Фогеля. И молитесь Богу за Горностая — он вашему злодею кошельком в голову запустил. Промахнулся бы — пуля бы ваша была…
— Помолюсь.
— Первыми побежали мы — Горностай, за ним я. Хорь замешкался — он же в юбках был. Ему нужно было подоткнуть проклятые юбки и надеть ваше старое пальто. Он же думал — придется драться, а в дурацком дамском жакете, сами понимаете…
— С чего он взял?
— Дослушайте — тогда поймете. За вами ведь шла фрау Шварцвальд. Она не стала вас провожать до той подворотни, где на вас с госпожой Ливановой напали, а осталась на перекрестке, только перешла на другую сторону Церковной и встала на самом краю тротуара, да еще руками махала. Не узнать ее было мудрено — на нее свет из окна падал. Причем помочь вам она даже не пыталась. Тогда мы поняли все либретто этого балета. Когда вы оставили Шварцвальдиху в пролетке, она побежала в ресторан и, видимо, сразу нашла там человека, которому доложила, что госпожа Ливанова сигналила кому-то, сидевшему у окна в номере на втором этаже, и что вы погнались за госпожой Ливановой. У окна была госпожа Красницкая, тут и к гадалке не ходи. Если бы вы с Ливановой встретились и она вам рассказала, чем занимается по просьбе Красницкой, от вас можно было бы ждать больших неприятностей. Ведь эта шайка уже догадалась, что вы не просто вдруг разбогатевший чудак, вздумавший открыть фотографию.
— Боже мой, кому я предложил руку и сердце! — уже готовый рассмеяться от несусветности своего сватовства, воскликнул Лабрюйер.
— Значит, предложили? Не забудьте в шаферы позвать! Ну так вот — доложив, что вы кинулись преследовать Ливанову, фрау Берта побежала за вами, держась на почтенном расстоянии, а те люди быстро оделись и бежали уже за фрау Бертой. Она, встав на перекрестке, показала им, куда вы направились. Такая у вас, сударь, невеста… Вы тогда уже знали, что вам может рассказать Ливанова?
— Нет, я и теперь не знаю, что за тайну она так свирепо скрывает.
— Свирепо?
Лабрюйер вспомнил, что Хорь, Барсук, Росомаха и Горностай ничего пока не знают о расследовании убийства Фогеля, которое ведет инспектор Линдер.
— Стойте! — воскликнул он, и воскликнул вовремя — из-за угла вывернул орман. Не иначе, вез клиента в ближайший бордель…
Барсук, увлекшись разговором, чуть не выскочил прямо под копыта.
До Эспланады оставался всего один квартал. Лабрюйер ускорил шаг — ему совершенно не хотелось говорить сейчас про свои полицейские подвиги.
Эспланада была пуста.
И кому охота слоняться по парку сырой осенней ночью? Разве что той самой влюбленной парочке, которой уж вовсе некуда податься? Ночная прогулка над каналом все же романтичнее, только не надо лазить на Бастионную горку — дорожки от дождя раскисли, шлепнешься, заскользишь вниз и измажешься в грязи самым непотребным образом. Лабрюйер подумал, что летнее кафе на Бастионной горке сейчас, пока не выпал снег, лучшее место, чтобы на несколько недель спрятать труп…
Впрочем, Лабрюйер знал одно местечко, куда может проникнуть влюбленный студент с легкомысленной подругой. Это был карцер Политехнического института. Если в нем нет нашкодившего квартиранта и постель пуста, можно по-хорошему и за разумную плату договориться со сторожем. Гостиниц-то, куда пускают блудников и блудниц, в Риге пока что нет — обязательно хозяева убедятся, что пара состоит в законном браке.
Эти несвоевременные мысли, цепляясь одна за другую, пронеслись в уме, пока Лабрюйер, перейдя Елизаветинскую, делал первые шаги по аллее парка. Перед ним в полутора сотнях шагов высилась громада — небольшой по российским и европейским меркам, но великолепный византийский собор.
Парк был еще молод, деревья — тонки и худосочны, при необходимости за ствол не спрячешься.
— Если убийцы Адамсона возле собора — лучше с ними не сталкиваться, — прошептал Лабрюйер.
— Пристрелить-то несложно, — ответил Барсук. — А что мы получим, окромя двух покойников? Адамсон — не единственный, за кем они охотились. Помрут — и свои секреты с собой в ад утащат.
— Или они получат еще двух покойников, — сказал на это Лабрюйер. — Значит, нужно оставить им дорогу для отступления?
— Да, нужно отдать им Церковную улицу, а самим зайти как-то сбоку.
— Угу… Пошли… Обойдем собор по Александровской, а с той стороны — скамейки и фонтаны, будем перебегать на карачках…
— Гусиным шагом…
— Точно…
Так и сделали.
Первое, что обнаружили, крадясь вдоль ограды, — тело сторожа.
— Эфиром попотчевали, — по запаху определил Лабрюйер. — Ничего, проспится.
— Ты, похоже, был прав. Значит, сюда они и собирались, если взяли с собой эфир.
— Но их тут уже нет. Держи фонарик…
Луч прогулялся по прутьям, стали видны открытые воротца.
— У сторожа, что ли, ключ стянули?
— Гляди, дрова раскиданы…
Они сами не заметили, как перешли на «ты».
— Картина тяжкого преступления, — сказал Лабрюйер. — Злоумышленник похитил сажень церковных дров. Сторож ничего не видел, ничего не знает. Полная иллюзия, что по аллее подогнали тачку…
— Ну так где же может оказаться тело?
— Поленницу складывают впритык к стене собора, но она не сплошная, оставлены ниши — там же есть заднее крыльцо, есть вход в подвал, подвальные окна. Пошли, поглядим.
И точно — нашлась щель между дровами и стеной, у верха поленницы, наскоро задвинутая поленьями. Тело засунули туда головой вперед.
— Пока истопники доберутся до этого ряда поленьев — пожалуй, Крещенье настанет, — заметил Лабрюйер. — С каждым днем все холоднее, температура — как в морге, вонять не будет…