Батареи Магнусхольма
Шрифт:
— Теперь не мы гоняемся, как лошадки на ипподроме, и не моторы гоняются… — сказал Росомаха.
— А что?
— А бензиновые баки. Остановишься, чтобы долить из канистры, — а он, сукин сын, и оторвется. А он останавливаться тоже не может. И сколько там у него бензина — я не знаю.
— А у тебя?
— На десять верст еще хватит. Слушай, Леопард, ты же здешний. Куда он собирается попасть? Или так и будет чесать берегом до самого Пернова?
— До Пернова по меньшей мере полтораста верст, — ответил Лабрюйер. — По-моему, он едет, куда глаза глядят. Да тут иначе и нельзя. Есть дорога,
— Значит, надеется, что у нас бензин кончится раньше… А тогда они бросят машину и пешком переберутся через дюны… Плохо, брат Леопард…
— Так мне стрелять?
— Погоди стрелять. Может, у него бензина все же меньше, чем у нас. Вот если увидим, что наш кончается — тогда… А пока — побережем патроны.
Лабрюйер вздохнул — он понимал, что самым дурацким образом остался и без оружия, и без лишних патронов.
Погоня продолжалась — под тихий рев ночного моря. Волны немалой высоты накатывали на мелководье и гасли. Днем было бы приятно полюбоваться на эту картину, на белопенные гребни, но сейчас смысл имело только одно зрелище — черный силуэт «мерседеса».
И вдруг оно кончилось.
«Мерседес» исчез.
— Тормози! — заорал Лабрюйер. — Росомаха, тормози!
— Что это было? — изумился Росомаха.
— Да тормози же! Как ты это делаешь?!
— Вот так…
Раздался визг, Лабрюйер невольно обернулся.
— Да это колодки к колесам прижались, — объяснил Росомаха. — Они так визжат — с непривычки заикаться станешь… Леопард, это что?!
Он показал на черную полосу поперек пляжа.
— Река это, — сказал Леопард. — Отъезжай назад хоть на сажень, а то берег под нами просядет, он же песчаный… Всего-навсего река, Лифляндская Аа, латыши ее называют Гауя… Она тут в залив впадает…
«Руссо-Балт» медленно отъехал на две сажени.
— Впритык затормозили, — заметил Росомаха, выскочив из автомобиля. — Еще пол-аршина, и мы бы следом чебурахнулись… Какая там может быть глубина в устье? Авто не видно, одни пузыри.
— Сажени две? — сам себя спросил Лабрюйер. — Примерно столько.
— Ну, это еще не страшно. Что же они не выплывают?
— Не знаю, Росомаха…
— Черт бы их побрал, придется спасать!
Росомаха стал быстро раздеваться.
Лабрюйер осторожно подошел к краю, но не к тому месту, откуда сверзился «мерседес». В глубине тускло светилась фара автомобиля.
— Леопард, под задними сиденьями ящик, вытащи, возьми там веревку, — попросил Росомаха. Сам он, сидя на подножке, стягивал штаны.
Лабрюйер с трудом вытянул ящик, полный всяких загадочных автомобильных вещей. Там нашлась веревка — не слишком толстая, сажен пять.
— Привяжи к передку. Авось выдержит…
Глядя на голого Росомаху, Лабрюйер сообразил, что сейчас может потребоваться. Он скинул тужурку, закрепил, как умел, веревку и стал снимать фуфайку.
— Да-а, не май месяц, — пробормотал Росомаха. — Ты чего, Леопард?
— Ты мокрый вылезешь, хоть вытрешься.
Сразу снимать рубаху Лабрюйер не стал.
Держась за веревку, Росомаха сполз вниз и с громким «Господи благослови!» ушел под воду.
При
Наконец Росомаха вынырнул окончательно.
— Одного я нашел сразу, — сказал Росомаха. — В дверце застрял. Когда авто грохнулось, дверцу, видать, перекосило и заклинило. Я под мышками обвязал, тяни, только осторожно, сам сюда не слети…
— А второй?
— Второго так просто не достать — весь автомобиль выволакивать придется. Я его подергал, подергал — бесполезно. Он здоровенный. Похоже, что Штейнбах. Так что царствие ему небесное. А этого, может, и спасем.
Веревка, натянувшись, врезалась в песчаный край, Лабрюйер отступил на пару шагов и стал ее выбирать. Тяжесть он ощутил не сразу. Пришлось повозиться, прежде чем безвольное тело выехало на берег.
Развязать мокрый узел Лабрюйер никак не мог и ругался последними словами.
— Нож в ящике возьми, дурак! — крикнул снизу Росомаха. — И петлю сделай, я ее на себя надену!
Когда Лабрюйеру удалось вытащить товарища, тот тоже ругался — хоть святых вон выноси. Сорвав с себя сорочку, Лабрюйер накинул ее на Росомаху.
— Растирайся, живо! А я погляжу, что мы выловили.
— Я сейчас обратно в воду полезу, — пообещал Росомаха. — Там теплее!
— Лезь в автомобиль, заворачивайся в тужурку! Да фары зажги! А я с утопленником разберусь… Откачивать надо!
Способы спасения утопших Лабрюйер, как всякий полицейский, знал. Нужно выгнать воду из легких, нужно уложить тело себе на колено, брюхом вниз, чтобы оно перегнулось… нужно выжать из брюха и из легких всю воду…
Он оттащил тело еще на сажень, приподнял за обе руки, усадил, теперь следовало извернуться и, стоя на одном колене, приспособить в нужную позу.
Вдруг он понял — тело слишком тонкое и легкое.
Нужно было посмотреть в лицо, но он не мог — жал обеими ладонями на спину, и вода действительно текла изо рта, и была надежда: сейчас, сейчас добыча начнет кашлять! А тогда уже можно будет встряхнуть, связать руки, довести до рыбацкого поселка — где-то он должен быть в версте от устья. А если Росомаха скажет, что бензина хватит на обратный путь до Магнусхольма — то отвезти туда, к перешейку, там поблизости железнодорожная станция Вецакен, а где станция — там телефонный аппарат!
Росомаха, в тужурке поверх сорочки, уже в штанах и сапогах, принес Лабрюйеру его тужурку.
— Замерзнешь, простудишься, — сказал он. — А хорошая штука портянки. Носки бы я до утра натягивал — и замерз бы в них. А тут — теплая мягонькая байка. Ну что, оживает?
— Должен ожить.
— Ох, Леопард, кажись — не должен, а должна. По-моему, это баба.
— Берта?
— Если бы мне кто сказал, что баба так водит авто, я бы не поверил. Но похоже, что фрау Шварцвальд.
Опустившись на корточки, Росомаха стал ощупывать голову утопленника — или утопленницы? — пытаясь сообразить, как закреплен на ней мокрый шарф. Лабрюйер даже не задумался, что там такое на голове, у него была задача поважнее.