Батарея, подъем
Шрифт:
И снова караул. Он уже разводящий. То есть не стоит на посту сам, а разводит смены часовых по постам. Часовые ему подчиняются. С одной стороны, вроде бы лучше – не стоять на морозе. С другой, часовой отстоял два часа, вернулся и отдыхает две смены – ну, не так чтобы прямо отдыхает, но по крайней мере в тепле, в караулке. А разводящий через каждые час двадцать по сорок минут смены разводит – и ночью не прикорнёшь толком, и днём суета. Плюс ответственность – уже не только за себя, но и за часовых. Кто бы из них ни накосячил, а с тебя тоже спросят. Вот этого он пока понять не мог. Как он может обеспечить выполнение статьи 161 УГиКС: «Разводящий отвечает за правильное и бдительное несение службы подчинёнными ему часовыми, за своевременную смену и выставление их на посты, за правильную сдачу
Почему он должен отвечать за какого-то Эркенбаева и ещё с десяток сослуживцев, если те облажаются при проверке? Они одного призыва, одного звания, у него нет никаких практических рычагов воздействия на них, зато мёрзнут вместе, и койки рядом, и ничто не помешает устроить ему тёмную, если он будет строго следовать букве устава и «проверять перед отправлением караульных на посты знание ими своих обязанностей, а также оставлены ли ими в караульном помещении курительные и зажигательные принадлежности», например…
В итоге приходится как-то выкручиваться, кого-то убеждать, кого-то уговаривать по-дружески, а кому-то и пригрозить. Всё от каждого конкретного человека зависит, от его характера, психотипа. Но получается не очень пока. Некоторые на него косо поглядывают – вот, мол, выскочка нашёлся. Хотя какой он выскочка – не набивался, не просился, сверху назначили. Вот Пашке проще. Он тоже разводящий, но у него авторитет, возраст, да и сила за ним, чего скрывать. За каждым спокойным Пашкиным словом как бы нависает: «Сделай по-хорошему, иначе…» Если что, Ромка тоже может наварить, шесть лет боксом занимался. Но это как-то неочевидно со стороны, а доводить до мордобоя, чтобы доказать, не хочется. Как ещё аукнется – и по уставу, и по ночам… Все остальные, кроме москвичей, дружные, держатся вместе – узбеки, армяне, киргизы. Тот же Пашка хоть и татарин, но призывался из Ташкента и всё время с узбеками заодно. Также и Нодар Дубидзе – приземистый, неразговорчивый, стокилограммовый чемпион Узбекистана по вольной борьбе. Сам турок-месхетинец, но койка рядом с Пашкиной и в самой гуще узбекского ряда. Кто им что сделает? Москвичи же в массе своей какие-то нетвёрдые, неуверенные и неловкие – руки из жопы растут. Изнеженные по армейским меркам. К тому же каждый сам за себя. Недавно ситуация произошла, ему до сих пор вспоминать неловко и противно.
Он уже засыпал, когда с соседнего ряда коек, с которым они спали голова к голове, раздалась какая-то возня и смешки. Он очень удивился, чего это Боря Груздев не спит, да ещё и хихикает. А потом услышал громкий шёпот с явным акцентом: «Да ладно, ты его только подержи…» – снова возня, но какая-то натужная, а потом придушенный и испуганный Борин голос: «Вы чё? Вы чё?» Ромке, выросшему в Пензе, в неблагополучном районе с сильными тюремными традициями, не надо было объяснять, что происходит на соседнем ряду. Борю, очевидно, опускали… Кровь ударила в голову, ему безразличен был изначально полный, а теперь сильно похудевший и какой-то сжавшийся бывший сапожник с Неглинки, над которым постоянно издевались армяне и не вступались земляки. Но чтобы вот так! «Вы чё, охуели?!» – Ромка сам не узнал свой яростный, свистящий шёпот. В моменте ему было безразлично, сколько там человек и какие могут быть последствия. В голове билась только одна мысль: «Почему молчат и делают вид, что спят, москвичи на соседних койках?!» Возня прекратилась, скрипнула железная сетка кровати, с которой кто-то тяжело поднялся, удаляющиеся шаги и всё те же смешки. И потом тишина, нарушаемая только старательным сопением сильно уставших и потому спящих военнослужащих…
На следующее утро к нему подошёл Витька Голубев, крупный парень с маленькой головой и большими губами, из Тёплого Стана. Они коротко переговорили и решили держаться вместе – двое всяко лучше, чем один. Витька договорился с Петраускасом, уступил ему свою нижнюю койку и теперь спал над Ромкой.
Он вёл предутреннюю смену с постов. Мороз стоял просто дикий, казалось, что воздух тонко звенит. Как-то визгливо поскрипывал снег под сапогами, и шедший сзади рядовой Халилов что-то монотонно бубнил в спину. От нечего делать Ромка прислушался. «…Замёрз как скотина, думай, если ты не придёшь ещё десять минут, точно сдохну. И было бы из-за чего! Какие-то пять развалюх охранял, они даже не заводятся – старые “зилки”. Если бы мой папа видел, как я мёрзну, он бы купил и подарил части пять новых машин!»
Откуда было знать рядовому Романову, что Халилов-старший, председатель Наманганского облисполкома, коммунист и мультимиллионер, у которого через несколько лет при обыске найдут миллионы советских рублей, валюту и семьсот килограммов золота в изделиях, легко мог исполнить то, что говорил его сын сейчас на этой заснеженной узкой тропинке. Мог, но и не подумал бы этого сделать. Он отправил сына в армию сознательно, чтобы тот стал мужчиной. Правда, для подстраховки в армию с ним отправились и двое телохранителей – Паша и Нодар, но этого и сам Шер не знал. Ему казалось, что он просто удачно подружился с ними уже здесь и они случайно спят справа и слева от него. А потом так же случайно распределятся в одну и ту же часть… Но это будет потом, а пока Шерзод Халилов, худенький бывший студент второго курса Ташкентского университета, имевший от армии индульгенцию, замёрз в этой проклятой армии так, что тихонько плакат на посту, пока никто не видит. Впрочем, слёзы тоже мгновенно замерзали, и он их коротко смахивал трёхпалой армейской рукавицей. Но здесь папа был прав, именно так и становятся мужчинами. Иначе – никак…
После этого случая в карауле он незаметно сдружился с Шером. У них неожиданно оказалось много общего. Оба призвались со второго курса университета, экономический факультет. Даже специальность оказалась одинаковой – планирование народного хозяйства. Только Ромка из Москвы, а Шер – из Ташкента. Шерзод оказался очень неглупым, хорошо образованным и воспитанным парнем, что в армии случалось весьма редко – ну не ходили такие ребята служить… Типичный солдат Советской армии – малообразованный сельский житель, а если городской, то бывший пэтэушник. Практически во всех вузах были военные кафедры, кроме педов. Поэтому молодые дипломированные учителя слегка разбавляли однородно-серую солдатскую массу. Правда, с высшим образованием служили полтора года, но на первом году службы это никак им не могло помочь, если не наоборот. В соседнем взводе имелся целый бывший директор сельской школы откуда-то с Западной Украины, крупный и поначалу довольно тучный двадцативосьмилетний увалень в роговых очках. Рассказывали, что он повздорил с председателем колхоза и военком лично забрал его прямо из дома ранним утром за месяц до дня рождения. Господи, как же над ним издевались восемнадцатилетние сопляки! Ромке было очень больно наблюдать, как взрослый человек, жалко улыбаясь и едва сдерживая слёзы в близоруких глазах, сносит насмешки гогочущей толпы недорослей. Но всем не поможешь, ещё и себе проблем наживёшь. Благородство в армии совсем не в чести. Он как-то поделился этим наблюдением с Шером, на что тот совершенно спокойно заметил: если человек сам за себя не стоит, нельзя ему помогать, только офоршмачишься. За любой помощью должна скрываться какая-то выгода, хотя бы потенциальная. То есть безволие и трусость настолько бесприбыльны и токсичны, что могут заразить любого, кто их коснётся, – и защитника скорее, чем обидчика. Недаром в Индии существует каста неприкасаемых. Помнится, Ромку удивила такая жестокая, но зрелая позиция. Он не мог себе уяснить, откуда в домашнем, городском мальчике это понимание жизни. Через Шера он вошёл в узбекскую тусовку и скоро убедился, что эти ребята с окраины советской империи гораздо более сведущи и опытны в житейских реалиях, чем высокомерные столичные жители. Они исповедовали первобытный, но не потерявший актуальности и в обществе развитого социализма принцип – кто сильнее, тот и прав. И с детства придерживались его не на словах, а на деле. А потом уж цветистое восточное красноречие, просто чтобы замести следы. Или соблюсти этикет. Кому как больше нравится. Ромка вырос в похожей обстановке, разве что со словами у них в районе не заморачивались, называя вещи своими именами. Шер быстро подметил эту манеру и каждый раз неодобрительно качал головой, когда слышал неприкрытую прямоту. А один раз не выдержал и поговорил с Ромкой.
Конец ознакомительного фрагмента.