Батарея

На фоне израненных, полусожженных сел и городишек, которые Гродову пришлось повидать в буджацких степях, нежившаяся между морем и солнцем Одесса представала непростительно тыловой и столь же непростительно легкомысленной. Причем ни вереницы военных грузовиков, ни засилье армейских, флотских, милицейских и даже ополченских патрулей развеять эту легкомысленность уже не могли.

Другое дело, что, преодолевая на грузовике контрразведки Дунайской флотилии бесчисленное множество патрулей, Гродов время от времени ловил себя на мысли: «Господи, перебросили бы мне туда, на „румынский плацдарм“, хотя бы половину этих изнывающих от одесской жары вооруженных мужиков! Тогда уж точно гнали

– Удачным в твоей «дунайской командировке» на фронт будем считать хотя бы то, что ты из нее… все-таки вернулся, – сдержанно встретил Дмитрия в своем кабинете начальник контрразведки Одесской военно-морской базы полковник Бекетов. – Причем вернулся, как вижу, невредимым и возмужавшим, без особых приключений, – бегло осмотрел его мощную, хотя и заметно потерявшую в весе фигуру.

Еще в Измаиле, во время посадки на транспорт, Гродов получил приказ полковника: сразу же после прибытия в Одессу явиться к нему с докладом. И вот теперь он стоял перед ним, а полковник почему-то хмурился и смотрел исподлобья, словно комбат вернулся не с передовой, а из длительной самоволки. Только поэтому Дмитрий ответил:

– Ну какие там могут быть госпитальные приключения? Командировка как командировка. К тому же – на юг. Пусть это мне зачтется вместо отпуска.

– А что, ход мыслей правильный, – подыграл ему Бекетов. – Свежий отдых, молодые рыбачки. А еще утренний клев на зорьке да прогулки с ружьишком по плавням… Я что-то упустил?

– В основном все сводилось к тому, что «с ружьишком по плавням…»

– Зато теперь ты – фронтовая знаменитость. Чтобы в первые, самые неудачные, дни войны вот так, в штаб флота, в Генштаб, на всю страну пошли донесения: «десант Гродова», «румынский плацдарм капитана Гродова…» В то время как вся армия, на всех фронтах, организованно, хотя и слишком поспешно, отходит на заранее подготовленные позиции, батальон морских пехотинцев, при поддержке всего какой-нибудь роты пограничников высаживается на берег противника и… Словом, дальше ты знаешь лучше меня.

– Сводки есть сводки… – проворчал комбат, давая понять, что не он их сочиняет. – Чем словесно изощряться, лучше бы подкрепления вовремя подбрасывали. В самый ответственный момент командир стрелкового корпуса генерал Егоров снимает с плацдарма один из своих полков, а затем и последний стрелковый батальон, оставив только моих морских пехотинцев да потрепанную роту пограничников. Это что за тактика такая?

– Какие подкрепления, комбат?! – грустно улыбнулся полковник, воспринимая этот упрек и в свой адрес. – Какие, к дьяволу, могут быть подкрепления, если за пограничной рекой уже орудуют морские пехотинцы?! К кому ни обратись, все уверены, что на суше моряки должны воевать по принципу: нас мало, но мы в тельняшках! Война еще только начинается, а кое-кто уже просто уверен, что достаточно перед румынскими окопами показаться трем парням в тельняшках и черных бушлатах…

– …Как румыны тут же перебегают во вторую линию окопов и только тогда открывают огонь. Уже наслышаны.

– Вот видишь… К тому же, реагировали на твой «дранг нах Бухарест» в высоких штабах по-разному.

– Это я почувствовал.

– Одни панически восклицали: «Какой, к черту, плацдарм на румынском берегу, если войска и флотилию давно следовало отвести на Днестр, дабы не оказаться в полном окружении и не потерять все суда?!» Другие же впадали в бонапартистскую эйфорию и порывались перебрасывать через плацдарм на румынский

– Увы, только порывались, а надо было перебрасывать.

– Но были и такие, кто становился в позу: «Зачем вообще понадобился этот плацдарм на чужой территории? Чтобы затем нас обвинили, что это мы своим десантом втянули Румынию в войну, вынудив ее на ответные действия?»

– После того как мы почти месяц продержались на вражеском берегу, – спокойно парировал Гродов, – этот штабист должен собственноручно сорвать с себя командирские знаки различия и дослуживать рядовым хозвзвода.

– С вашего позволения, комбат, так и передам ему. Кстати, что это за история с каким-то там румынским капитаном, как его?.. – щелкнул пальцами полковник.

– Штефаном Олтяну. Если вам доложили о нем, значит, кровавая история нашего знакомства вам тоже знакома.

– «Доложили»? – мило улыбнулся Бекетов. – После того как ты отпустил восвояси целую группу врагов во главе с этим капитаном, тамошнее, измаильское, энкавэдэ чуть было не арестовало тебя прямо там же, на плацдарме. Со всеми полагающимися в таких случаях обвинениями, усугубленными связями с иностранкой, некоей румынской подданной Терезией Атаманчук.

– Арестовать? Меня?! – изумился Гродов. – С какой стати?!

– Ты спрашивай: «не с какой стати?», а «по какой статье?», да к тому же по законам военного времени.

– И что же им помешало? Побоялись переправляться на плацдарм? Или же решили, что на румынской территории санкцию на арест придется получать у тамошнего главнокомандующего Антонеску?

– Ты особо не умничай. Благодари судьбу, что просто так ворваться на плацдарм и арестовать тебя без ведома контр-адмирала Абрамова они не решились, тем более что твой арест мог вызвать смятение в умах многих морских пехотинцев. А командующий флотилией, к счастью, резко воспротивился такому развитию событий, о чем его адъютант тут же сообщил мне. Я же бросился в ноги командующему военно-морской базой контр-адмиралу Жукову [2] . Тот, судя по всему, связался с кем-то из высокого партийного руководства или энкавэдистского начальства…

– Уму непостижимо! – искренне удивился Гродов.

Он пытался вспомнить какие-то особенности отношения к себе во время всех этих секретных потуг НКВД со стороны командования флотилией, но так и не смог. Даже адъютант командующего старший лейтенант Щедров, с которым у Гродова установились почти доверительные отношения, отзвуки всей этой «штабс-энкавэдистской» бури от него почему-то скрыл.

– Как потом оказалось, развязка устроила всех: ретивого энкавэдиста, порывавшегося найти очередного «врага народа» в ближайшем тылу, отправили искать его на фронт, политруком. А тебя оставили на «румынском плацдарме» и после изучения ситуации даже представили сразу к двум наградам. Свою роль сыграло еще и то, что командование не решилось дискредитировать героя дунайского десанта, об аресте которого могла узнать румынская и германская пропаганда.

– Странно, ни о чем подобном я даже не догадывался.

– И не должен был догадываться, – Бекетов швырнул карандаш на бумаги перед собой и вышел из-за стола. – Когда на всех фронтах наши войска отступали, капитан Гродов со своими бойцами захватил и более двадцати суток удерживал плацдарм на территории агрессора! Это надо ценить! За этим не только тактический, оперативный ход командования флотилии, а важнейшая политическая, пропагандистская акция, – Бекетов выдержал иезуитскую паузу и с подобающей случаю ухмылкой добавил: – Причем, позвольте уточнить, акция нашей, флотской контрразведки.