Батарея
Шрифт:
Ни один вражеский корабль к этому времени на рейде одесской гавани не появлялся. Мало того, разведданные флота подтверждали, что румыны вообще перешли на малые каботажные перевозки по мелководью, чтобы не становиться добычей советских субмарин, а в борьбе с флотом противника на этом этапе войны полагались только на авиацию [8] . Но все же, прибыв на батарею, бригадный комиссар Кулаков – тот самый, который в качестве члена Военного совета флота встретил Дунайскую флотилию в Одессе и тут же переправил ее в Днепровский лиман (откуда бронекатера могли совершать рейды и по Южному Бугу, и по Днепру), – вновь приказал провести учебные стрельбы,
8
Известно, что в течение двух первых месяцев войны только одной из советских субмарин удалось потопить один большой транспорт неподалеку от румынского порта Констанца. Кстати, эта торпедная атака оказалась на счету субмарины «Щ-211» под командованием капитан-лейтенанта Девятко, которая очутилась в данном районе совершенно по иному поводу, – ее целью была высадка в районе Варны сформированной в СССР группы болгарских подпольщиков и партизан. Остальные субмарины неделями ждали хоть какой-нибудь цели.
Будто почувствовав неуместность своих стараний, комиссар внимательно осмотрел все оборонные позиции в районе командного пункта, капониров тяжелых орудий и батареи «сорокапяток», а затем взошел на прибрежный холм и какое-то время задумчиво смотрел не на море, а в сторону степи:
– Все-таки предполагаете, капитан береговой службы, что врага придется встречать из глубин материка?
– Это уже даже не предположение, а вполне реальная оценка стратегии врага.
– И как скоро видится эта встреча вам, офицеру, побывавшему на передовой?
– Она состоится в ближайшие дни, – ответил Гродов. – Ни бронетехники, ни авиации, которые способны были бы остановить натиск рейха на южном направлении, у нас пока что нет. С румынскими войсками – да, мы могли бы сражаться, особо не напрягаясь, но с войсками вермахта будет сложнее.
– Смелое предположение, капитан.
– Скорее, отчаянное. Уж теперь-то лгать самим себе смысла нет.
– Раньше тоже не было, а поди ж ты… – проворчал бригадный комиссар. – Оставив флотилию в Николаеве, я проинспектировал все четыре батареи очаковского сектора береговой обороны, которые, как вы знаете, тоже подчиняются командующему Одесской военно-морской базы. Так вот, представляете, на всех батареях бойцы просили зачислить их со стрелковым оружием в морскую пехоту и отправить на передовую. А когда я охлаждал их пыл предположением о том, что так или иначе вскоре они окажутся на передовой, причем не выходя за пределы своих батарей, воспринимали это как шутку. И ни один из комбатов – ни в очаковском, ни в одесском секторах – пока что не готовится к «сухопутным» боям с такой тщательностью, как вы.
– Может быть, потому, что ни одному из них не посчастливилось принимать участие в дунайском рейде и побывать на «румынском плацдарме»?
Бригадный комиссар протер платочком запылившиеся на степном ветре «учительские» очки, водрузил их на переносицу и вновь задумчиво всмотрелся в холмистую степную гряду, за которой парил утренней дымкой лиман.
– Не только в штабе флотилии, но и на судах о вас прямо-таки слагают легенды.
– В том-то и дело, что легенды, – отмахнулся Гродов.
– Я тоже так решил бы, если бы не ознакомился с донесениями – вашими и штаба флотилии; да не знал бы общей ситуации, создавшейся на дунайском участке границы. Как политработник скажу: чем больше у нас появится таких легенд, чем скорее они пойдут гулять войсками, тем легче будет воспитывать на их примерах бойцов, особенно молодых, – а чтобы сменить тему, тут же спросил: – Кажется, этот лиман отделен от моря довольно узкой дамбой?
– Не будь она такой длинной, после ухода наших войск ее можно было бы взорвать, чтобы упрочить наши позиции. В любом случае сегодня же ночью ее нужно будет основательно пристрелять. Причем не только условно, по карте, а по-настоящему, боевыми.
– В расчете на то, что на этой дамбе можно будет устраивать ловушки для пехоты противника, – поддержал его замысел бригадный комиссар.
– Грех будет не воспользоваться такой заготовкой.
Когда катер увозил Кулакова от батарейного причала, Гродов обратил внимание на небольшой плот, на котором, стоя под самодельным парусом, орудовал длинным веслом парнишка в выцветшей просоленной тельняшке. Плот, неумело сработанный из небольших, разного размера колод, нескольких досок и трех растрепанных вязанок камыша, неспешно приближался к батарейному пирсу, однако владелец его явно намеревался продолжить плавание.
– Эй, на барже!
– Во-первых, не на барже, а на каравелле! – парировал парнишка.
– Ну, если на каравелле – тогда, конечно… Возникает вопрос, мореход: не боишься, что ветер и течение отнесут твою каравеллу слишком далеко от берега?
– Не видите разве?! Низовой «очаковский» ветер дует, рыбаки еще называют его «прибрежным». При нем до самой Одессы можно дойти, не отдаляясь от берега.
– Да ты, оказывается, знаток местной розы ветров! Но должен был бы знать и то, что здесь, у батарейного причала, посторонним появляться нельзя!
Этот плот вышел из «фьорда», в котором, казалось, еще совсем недавно они с Валерией устраивали себе любовную купель. Могло показаться странным, однако в воспоминаниях последних дней Дмитрий почему-то все чаще обращался не к Валерии, а к женщине, которая приютила его на том, вражеском, берегу и дом которой на какое-то время дважды становился для него физическим и душевным убежищем.
Баронесса Лозовская так и осталась в его восприятии каким-то авантюрным приключением, красивой сказкой о привязанности к женщине, которая слишком хорошо знала цену и себе, и мужским ласкам. Даже после самых интимных, сексуальных сцен у Гродова оставалось ощущение того, что офицер контрразведки Валерия всего лишь выполняет чей-то четкий приказ: «Влюбить в себя этого парня, любой ценой влюбить!» Поэтому все, что между ними происходило, так или иначе порождалось этим приказом.
– Мне можно, – не намерен был тушеваться «мореход» – Я ведь в доску свой, «батарейный».
– Что-то я не слышал о таком «своем». Почему лично не знаком?
– Зато я вас знаю! Вы – командир батареи капитан Гродов.
– Но-но, ты на все побережье не разглашай!
– Что уж тут разглашать?! Это раньше все держалось в тайне, а теперь имя командира батареи любой мальчишка из окрестных сел знает.
– Такие, значит, мы конспираторы… – раздосадованно вздохнул комбат.
Даже переговариваясь с новоявленным мореплавателем, Дмитрий подсознательно продолжал чувствовать, что не прав, что отношения с Валерией складывались у него по какому-то сугубо житейскому замыслу, никакого отношения к замыслу командования контрразведки не имеющему, и тем не менее… Улавливалось что-то слишком уж, до бесстыдства, откровенное в их сближении, и в то же время все свои ласки эта женщина дарила с каким-то холодным, хорошо отрепетированным артистизмом.
«А может, все это – про „артистизм и холодный аристократизм“ – ты придумал только для того, чтобы оправдать свою привязанность к Терезии и окончательно порвать с предательницей? – одернул себя Гродов. – Пора бы уж признаться хотя бы самому себе».
– Женькой меня зовут! – ответил тем временем мальчишка. Знал бы он, какими мыслями занята сейчас голова этого дяденьки в морском командирском кителе! Впрочем, этого ему лучше не знать. – Я – сын мичмана Юраша, который служит под вашим командованием. Старшины батареи Юраша.