Шрифт:
Этот случай в деревне одной большой произошёл, в бывшем колхозе. Жил там один верзила странный, Ванька Побарабанкин. Ух же и здоровенным он был детиной, натурально этаким богатырём, ага! Подковы ломал он шутя и по две поллитры выпивал запросто. И без закуси! Правда после этого его домой в тачке привозили. Так ведь двое везли-то, один не мог - тяжеленным же он был точно боров, язви его в поддыхало! Все в деревне прямо шарели от него, от его богатырской стати. А то!
Короче раздолбаем был этот Ванка конченным. Силушки в нём было невпроворот, а хозяйство евоное стояло неухоженное, покоцано было всё, поворовано, эдак сикось-накось и вкривь да
Ну, всем конешное дело становилось тут ясней ясного что он дурак. А кто ж ему правду-то скажет? То-то же... Вот соседушки его иносказательно и критиковали: ты, дескать, паря, без царя просто-напросто в голове, а так не, далеко не дурак, ну а господин - прямо, блин, вылитый! Котелка только на башке не хватает, ага...
Папаня-то его мужиком был справным. Чудаковатым, правда, это да, но работящим и бессребреннным на удивление. И дед тоже был справным, и прадед - ну почитай вся родня. Да вишь ты - зашибло папаню-то! Тормознуло его нехило под старость, в хозяйстве как-бы всё застоялося, ремонту оно требовало, преобразований всяких умелых. А он возьми сдуру перестройку дома и затей! Ну а Ванька вечно подвыпимший был, зараза, брёвнышко в ручищах он не удержал, вот оно батю по кумполу и шарахнуло со всего маху. Жалко его, мужик он местами был ничего, а другими местами так и вовсе мастер.
Похоронили Побарабанкины батьку запоминаемо: с мордобоем яростным, со стрельбою шальною и с делёжкой имущества жадной. У Ванька-то ещё братаны были младшие, так те треть батькиного хозяйства раздербанили и к себе упёрли, не схотели общинно хозяйствие вести. И с Ванькой они разругалися прямо вдрызг, всю морду ему издаля харчками заплевали. Добро ещё что не побили, тот же хоть и пьяный перманентно, а всё ж таки богатырь. Боязно как-никак. Хоть и дурак, а страшно.
А Ванюха о ту пору вдобавок и вдовцом ещё стал. Манька, жонка евоная, хорошею была бабой, попивала правда вместях с мужиком, а так по хозяйству расторопная, шустрая, и без претензиев всяких особых. Бывало Ванёк какую косыночку с цветочками ей купит - та и довольна. Хорошая, грю, жонка-то... Ну а тут шамурлы какой-то они на пару хлебанули, Ванюхе-то ничо, отблевался, а та - брык!
– и в гроб.
Это батька Ванькин вообще-то был виноватый, он попивать в средних своих летах шибко почал. Деды-то их пили по праздникам, да и то не все, а он и по будням стал квасить. И сынка вестимо до этой отравы приохотил. Гиблое вообще это дело, пьянка. Чисто напасть какая-то, ага.
Ну да Ванька апосля Машкиной кончины не долго-то и горевал. Да вообще-то и не горевал он ни капельки. А взял да и женился по-новой. Звали его зазнобу Любкой. А по прозванию Оралкина. Бабёнкой эта Люба Оралкина была оторви да брось, непутёвая. Из себя она всё время без роздыху знатну даму корчила - цыцы-дрыцы да чики-брык! Такая, мол, культурная я из себя мадама, шо мне, мол, только розы носярой нюхать, а не ентот ваш навоз!.. Ни хрена короче не работала по хозяйству. И вдобавок всё что плохо тама лежало - а лежало там плохо почитай что всё - взяла да и попродавала нафиг кому ни попадя. Да-да! Покуда Ванька-дурак пьяный на лавке своей лежал.
А какая блудливая-то она была! Ой, мамочка! Хвостярой крутила почитай что с полдеревней, особливо с председателем Янкиным и его кулацкой бандой. И Оралкой её, хухору, прозвали совсем не за то, об чём Ванька думал. Он-то сдуру решил что она орать просто любила во время грешной любви - ан тебе не-ет! Она не только орать в это времечко любливала, но и ещё кой-чего обожала. Упоминать об том в подробностях мы правда не будем, а то ещё дети случайно прочтут...
Ну в-общем хозяйствие у Ваньки Побарабанкина совсем в разор пришло. Трое детишков евоных, от Машки были которые, вечно голодные да полукормленные сидять, лядащая мачеха Оралкина гуляет себе напропалую, а папаня Ванька словно от гипнозу какого колдовского сидел околодевши. Ну ничего он у себя в дому не делал стоящего. Толечко на заправке день-деньской за копейки околачивался... Он же на заправочной станции вкалывал, бензин да газ всем подряд продавал. Смех короче да и только - этакий громила из себя видный, натурально по видону амбал, а бензинчиком и газиком в лавочке приторговывает... А своё поле между тем да мастерская верстачная в забытости да в запустении простаивают. В поле репьи да деды колючие вот такие повырастали, а в мастерской пауки пузатые везде по углам висят. Ну дурак и есть же! Кто ж ещё-то! Имбецил...
Короче дурь Ванюха на себя конкретную напустил. Ни друзей стоящих у него не стало, ни даже приятелей надёжных. Одни тебе па-анима-и-шь, партнёры! По игре в очко картёжной... Так эти мухлевальные типчики усе денежки остатние у дурилы-богатыря повыманили! Он, идиёт, даже заначку от Оралки у этих жучил хранил. Не, ну где ум-то у него подевался?! У шулеров в загашнике заначку хранить! Чёрт -те что ваще! Дичь! Ну полный же кирдык соображалки.
И вот однажды порешил господин Ванька Побарабанкин по окрестностям в воскресенье прогуляться. Себя значится показать всяким там остолопам и на других поглядеть трезвым пока ещё оком. До речки спустился неторопливо, глядь - ёж твою в раскаряку!
– а его знакомца одного какие-то негодяи смертным прямо боем бьют-избивают!
Звали того знакомца евоного Баширка Асадуллин. Он то ли татарином был, то ли башкиром, то ли чувашом, а то ли ещё кем-то. Ихние папаши ранее здорово друг с дружкою корешилися, папашка Ванькин там ещё лодку держал на приколе напротив асадуллинского огорода, он в инспекции рыбохраны тогда подрабатывал и гонял по реке браконьеров будь здоров. А Ваньке рыбалить было неохота, вот его лодка, у берега брошеннная, вся и порассохлась.
Ну, Ванька с Баширкою так... здоровкались сухо тока, и всё. Ну а в этот конкретный момент то ли настроение у Ванька было помахаться, то ли просто так, а только он в драку-то возьми да и встрянь. Ага! Тех-то злыдней было штук восемь, не меньше, и они Баширку несчастного лежачего уже кажись добивали. А тут Ванька - раз!
– и им всем по мордасам! Мужик-то собой здоровущий, косая сажень в плечиках могутных. Такого только раззадорь...
Поразогнал он короче всю енту шоблу. Спас вроде как сынка товарища своего папани. А особливо хнырю одному злющему от Ванюхи досталося. Энтого хныря вся почитай деревня в последнее время дюже опасалась. Пришлый он был, вроде как шабашник... Ну затерроризировал же обывателей мирных нахрен, гад! У него кликуха была страннная - Уголь. Это наверное потому что он весь в чёрном хаживал. Бородёнка такая всклокоченная, тоже чёрная, глазёнки словно у крысы по сторонам шныряют, ручонки дрожат... Тьфу! Одним словом гад. Сельчане поговаривали что ему-де сам председатель тайно симпатизировал, поэтому он, выродок, волю-то и взял простых людей забижать.
Вот ему-то оярённный Ванюха методично плюх и навалял. В харю его наглую да в пах в придачу. Тот оттелева буквально на карачках прочь уползал, гадючина. Навонял даже от досады вонючими брюшными газами. Хотя и орал при этом что это, дескать, Ванька с Баширкою от страху навоняли. Не только гад он был короче, но и врун вдобавок конченный.
И что тут вдруг началося апосля Ванькиного нежданного вмешательства! Ой-ёй-ёй! Мраки!.. Как оказалось, Ванька влез не туда куда надо. Это ведь не просто так само Баширку-то колошматили, а по заказу самого председателя Янкина. Ну а Ванька на тот миг был почти не выпимший и сразу допёр что Янкину и его кулацкой банде земелюшка, оказывается, асадуллинская понадобилась. Они на неё ведь, змеи, имели нехилые виды, и хотели внаглую беднягу Баширку оттелева попереть. А тут Ванька как словно снег на голову на них и упал. Вот они и осатанели, мрази.