Байкал. Книга 3
Шрифт:
Я хотел, конечно, поскорее пересечь море и оказаться на восточном, финикийском берегу, откуда я намеревался продолжить свой путь на восток, назад на Байкал, где произошло в моё отсутствие что-то дурное, что Эрику пришлось переживать без меня и из чего искать выход и спасение, и где был теперь Эрик один. Но надежда на то, что пока я нахожусь на море, Орсегу легче будет найти меня с вестями об Аяе, заставляла меня медлить и сопровождать его, в чём-то ограждая от возможных мелких бед вроде драк в портовых кружалах. Гор принимал мою дружбу, поначалу с некоторой осторожной приглядкой, всё же я был знакомцем его отца, а всё,
Поначалу он казался мне капризным и избалованным царевичем и он, конечно, был таким, задирал свой короткий нос в самое небо, но как ему было таким не стать в холе и восторге окружающих. Между тем, восторгаться было чем, полагаю, он был смышлёным и живым ребёнком, и вырос в ладного юношу, хорошо образованного и любознательного, что всегда нравилось мне в людях и за естественной для царевича заносчивости в нём не было тупой холодности, уверенной слепоты, он был не просто открыт, но распахнут миру, готовый видеть, слышать, усвоить всё, что позволит судьба. Своё предубеждение ко мне он растерял в первые же дни путешествия, когда понял, что я не собираюсь опекать или придерживать его, что действительно отправился с ним только потому, что мне было по пути, а его корабли лучшие и самые быстроходные на Срединном море, а вели их всё те же финикийцы, лучшие мореходы.
– Сколь лет тебе, Арий? – спросил меня Гор в один из первых вечеров, когда мы с ним оба, не сговариваясь, вышли на палубу проводить солнце на ночлег.
Этот вопрос мне задавали не впервой, и не было ничего сложнее, чем ответить на него, потому что я перестал уже помнить который мне год, потому что годы теперь шли с разной скоростью и весили меньше или больше. Те, что мы провели вместе с Аяей промелькнули как миг, но занимали большую часть моей жизни, а последние полтораста, что я ушёл с Байкала в поисках её после сотни лет ожидания на месте, протянулись, будто были слеплены клейстером и день не отрывался один от другого, но я не мог бы вспомнить ни одного события из их череды.
– Сколь… Ну, считай, двадцать шесть, – сказал я, сам не зная почему назвав эту цифру, но я выглядел всю жизнь так, это я помнил, до этого возраста я менялся, а после остановился и больше с виду мне не прибавлялось.
– Ты молод, почему мне кажешься старше?
Длинные, за плечи, белокурые кудри его светились в лучах заходящего солнца золотом, подсвечивая лицо, он был даже немного рыжеватый, вот и брови и борода, и волосы, начавшие покрывать его юную ещё грудь, золотились. Он напоминал немного Марея, не был, конечно, так изумительно красив, как наш Байкальский легендарный царь, но всё же что-то в нём, гибкая ли стройность, светлая белозубая улыбка, чистая кожа, или живой взгляд серых глаз неуловимо напоминали юного Марея.
– Может, потому что я зазнайка? – ответил я на его вопрос.
Он засмеялся.
– Тогда почему ты мне нравишься? Я не люблю зазнаек.
– Потому что ты сам такой, – сказал я. – Ты сын царя и я царевич. Нам всегда нравятся те, кто похож на нас.
В левом ухе у него покачивались несколько золотых колечек, они позвякивали при его весёлом смехе или энергичных движениях головой.
– Почему ты не правишь? Или тебя тоже отец отпустил путешествовать и увидеть мир? Где твоя вотчина?
Я улыбнулся:
– Отпустил некогда, верно… А вот родину мою я очень хотел бы тебе показать, Гор, только морем туда не дойти, хотя стоит она на Море. Но наше Великое Море окружено землёй.
– Как такое может быть? – удивился Гор. – До любого моря есть путь по воде.
– Ты прав, но из всякого правила есть исключения. Идём ко мне, я покажу тебе.
– Покажешь? – спросил Гор, не понимая. – Что покажешь? Своё Море?
– Ну да, ты же хотел, я могу показать, у меня есть карта.
Гор охотно последовал за мной, говорю же, славный юноша. Это правда, у меня была карта мною самим составленная, я рисовал её, не имея ни малейших способностей к этому, пролетая над землёй, зарисовывал, не забывая указывать стороны света. Надо сказать, довольно широкую полосу суши на запад и юго-запад от Байкала, которую я обследовал вдоль и поперёк и решил записать и зарисовать в подробностях, всё, что видел. Теперь я мог намного быстрее и легче найти дорогу домой, ведь так далеко раньше я никогда не заходил. Хорошо было бы и береговую линию зарисовать, вдоль которой мы плыли теперь, но с моря этого не сделать, если только не отрываться от звёзд и при каждом повороте корабельного носа записывать, но звёзды светят только ночью, а днём… прибор надо придумать, чтобы точно определять местонахождение посреди бескрайних морей, где много дней не видно берегов. На Байкале мне такое ни разу не пришло в голову, только здесь, когда мы плыли несколько дней кряду, не приставая ни к одному берегу, причём Гор сказал, что их мореходы выходили в такие моря, где берегов нет много месяцев.
– Может, врут ради красного словца? – сказал я, изумляясь.
Он пожал плечами, но, подумав, сказал:
– Да не похоже было, то старый моряк был, и другие, что с ним ходили, подтвердили без удивления, – сказал Гор, задумчиво почесав золотистую бородку. – И на что им мне было врать?..
Он посмотрел на меня с вопросом, словно ища подтверждения своим мыслям о том, что те, кому он верил, не были лгунами. Я в свою очередь тоже пожал плечами и сказал:
– Вообще, неправдоподобных и невероятных чудес в мире намного больше, чем кажется.
Я показал Гору карту, вернее множество, начертанных на отдельных кусках мягко выделанных шкур, чтобы легко можно было свернуть в рулоны и носить с собой, не боясь сломать, я сложил их одну за одной, выложив на полу, ибо на столе места для этого не хватило. Гор, задохнувшись от восхищения, смотрел на это. Было чем восхититься: я сам, глядя теперь, будто его глазами, подумал, как же много я прошёл, как много видел и запомнил…
– Вот это да… – выдохнул Гор. – Сколько же времени тебе понадобилось?
Как я мог сказать правду, что путешествовал больше сотни лет, потому что года я не считаю, а считаю лишь дни без Аяи и их такое множество, что они топят и душат меня?
– У меня есть самолёт, Гор, – сказал я.
Он посмотрел на меня, не понимая ни слова.
– Что у тебя есть?
– Ну… деревянная птица, я на ней и летел.
– И где она? – ошеломлённо спросил он.
– Осталась на восточном берегу этого вашего Срединного моря, через море я лететь не решился.
– Почему? – как зачарованный спросил Гор.