Байкал
Шрифт:
Я засмеялся, тоже обнимая и похлопав брата, что так радушно встретил меня по спине:
– Соскучился по сарме не то? – обрадованно сказал я. Я и не думал, что он скучает, это было радостной неожиданностью.
– Да, Ар, лучше бури, чем тоска и низкие тучи с холодной моросью.
– С моросью? Да ты что, Эр, отродясь у нас тут мороси не бывало.
– Не бывало, пока ты тут был, однако. И ведь не изменился, так тебя разэтак, красивый чёрт, как и был! А сколько потомков твоих наросло, Боги! Как гнуса в тайге летом. Почитай, половина тутошних и по эту и по ту сторону Моря – твои.
– Стало быть, вторая половина – твои.
– Мои. И мои
Я захохотал:
– Ты-то на что здесь, небось, времени не теряешь зря, новые сёла потомками заполняешь!
– Ишь ты, насмешник! Ладно, обустраивайся, увидимся ещё…
Я тогда ещё поселился в городе, где жил и он сам, том, что на острове нашем, где сияла некогда столица, а теперь остался лишь город Байкал. Отец наш умер в своё время, дожив до девяноста восьми лет и на трон сел его правнук, внук Эрика. Но вопреки ожиданию, потому что у всех потомков Эрика было не меньше семи-восьми детей, а иных и по двадцать, детей у него не было, и следующим царём стал мой праправнук, но оказался он пьяницей и глупым наглецом, перессорился с родичами по всему берегу Моря и они, объединившись, смели его с трона, поубивали его детей и разделили между собой царство. А дальше оно снова делилось несколько раз. Вот и дошло до того, что стало их больше тридцати, сколько городов, столько и царств.
– Эрик, невозможно, упадок настал, погляди, – сетовал я брату. – Даже строить, как раньше разучились. Никто уже ни перемещать громадные скалы без помощи мускулов не может, ни шлифовать до зеркальной гладкости. Совсем дикарями станем тут скоро…
Он взглянул на меня остывающим взглядом, губы дрогнули, белея.
– По-твоему, это, потому что я тут был, не ты?! – загораясь обидой, проговорил он.
Поднялся и заходил по горнице туда-сюда, топая по дощатому полу большими своими мягкими сапогами. Забрякали кинжалы на золотом поясе, всегда Эрик был щёголь, это я никогда в красоте тряпок смысла не видел, но на праздники и я любил приодеться в вышитую красным рубашку…
– Ты чего яришься-то? – удивился я.
Эрик только досадливо отмахнулся.
– Проср… мы царство-то с тобой, Ар.
– Так Вералга и предвещала.
– А знаешь, почему? – он сверкнул глазами.
– Знаю. Вечность – это очень долго. Как тут жить? Никакой жизни. Ни жены не заведёшь, ни друзей, годы мелькают, все старятся и помирают. Как привязанности заводить? Никакого сердца не хватит.
– И что, до сих пор сердце у тебя есть?
Мы смотрели в глаза друг другу.
– Нет, – выдохнул я. И сел к столу, на котором стояли и наливки, и меды, и соленья и вываренные в сахаре орехи и ягоды, надеясь, что и он перестанет мельтешить и тоже сядет. – Может и не было, Эр, – сказал я, вообще-то ни разу до сих пор не задумывался над тем, что моей единственной настоящей привязанностью был и остался мой брат. – Может быть, это жертва за бессмертие это чёртово.
– И за вечную молодость, – добавил Эрик и сел всё же к столу, прочитав, наконец, мои мысли. – А кстати, Ар, ты как-то странно моложе меня получился…
Мы засмеялись и налили в кубки вина. Так хорошо мы давно за столом с ним не сиживали и теперь будто позабыли давнюю, казавшуюся уже вечной, вражду.
И правда, после этого довольно долго мы прожили бок о бок без ссор. Из-за женщин мы больше никогда не ссорились. А власть нам теперь не маячила. Так что и делить было как будто нечего.
Даже земли наши начали процветать и объединяться, пока мы жили в мире, урожаи стали богаче, и рыбы в реках и море, и зверья в лесах несметно, народу стало прибавляться. Мы попеременно были советниками и лекарями у целой череды царей, давая мудрые советы. Над моим врачеванием Эрик неизменно потешался, но я не обижался, так как он лечить никто не мог, этого не дано вообще никому, так что вольно ему было насмешничать. И, благодаря нам, уже семисотлетним мудрецам, царство наше вновь потянулось к объединению, хотя почти всё из того, что было при нашей юности, при отце, было потеряно навсегда, как строители, могущие силой духа своего строить величественные и огромные дворцы и храмы, как разведыватели золота, будто видевшие его под толщей земли, женщины, способные родить и вырастить по двадцать детей. Таких явлений уже не встречалось в наших краях. Гиганты силы и духа вывелись. Даже настоящих шаманов и волхователей не стало, всё обманщики и шарлатаны. Мы двое с Эриком распознавали их издалека.
– Ты хоть бы научил меня глаза людям отводить, чтобы видели меня так, как я хочу, а не какой я есть, а то приходится каждые полтора поколения прятаться лет на двадцать и переезжать по берегу… Ей-богу, надоело, Ар.
– Как? Научи ты меня лечить как ты, – ответил я.
– Сволочь ты какая, – выдохнул Эрик. – Лишь бы себе всё.
Да мы мирно жили несколько сотен лет, пока Эрик не решил сам сеть на трон. Честно сказать, меня не волновали эти его планы, я о власти не мечтал вообще никогда, спокойно приняв свой жребий. Но Эрику всегда хотелось властвовать. И теперь его планом было обольщение дочери царя с этой целью. У последнего царя сыновей не было, только дочери.
Самодовольно улыбаясь, Эрик сказал мне, не удержав внутри себя этой тайны:
– Я не дал родиться ни одному сыну у этого Силана Второго.
Я удивлённо взглянул на него:
– Как это? Ты что… Младенцев в утробе… – я не поверил, что он способен на злодейство.
– Да нет, – отмахнулся он, – я так подействовал на него, что он может производить на свет только дочерей. Видал, сколько нарожал, аж двенадцать человек. Вот одну возьму в жёны, я – ближний советник царя…
Я улыбнулся, похлопал его по плечу, пожелав удачи.
Но удача в этом деле отвернулась от него. Царь согласился отдать дочь за богатого вельможу, своего мудрого советника, объявили о скорой свадьбе. И надо было такому случиться – невеста влюбилась в меня. Когда она увидела меня, где, Боги только знают, я был тогда всего лишь начинающим лекарем при её отце, но она внезапно наотрез отказалась от сосватанного жениха и объявила во всеуслышание на всю столицу, весь двор, собравшийся по случаю Летнего Солнцеворота, что в мужья выбрала лекаря Галалия, а советник Сингайл ей не по сердцу и за него она не пойдёт даже под страхом смерти.
Царь вызвал меня из толпы собравшихся гостей, отражавшихся всё в том же тысячелетнем зеркале, по-прежнему стоявшем в этом огромном зале.
– Чем и когда ты прельстил царевну, Галалий?
Я даже рта открыть не успел в бессмысленной, конечно, попытке оправдаться, как безумная царевна выскочила из-за стола и бросилась ко мне, вешаясь на шею.
– В Море брошусь, если не поженишь нас, батюшка! – закричала она на весь дворец. – Я тяжела от Галалия!
Я и видал-то её от силы два раза, ни разу даже не говорил, не то, что… Но оправдаться у меня не было никакой возможности…