Байкал
Шрифт:
– И на что мне дети? – беспомощно спросил я, ещё больше удивляясь.
– Ну дак это… Есть. Для силы и здоровья, – не сомневаясь ни мгновения, ответил он. – Вона, ты здоровый какой, выше нас всех и плечистей… – даже это было ерундой, потому что с Эрбином мы были одного роста и ширины в плечах.
В этот вечер я решил поговорить с Эриком, к этому времени, к своим пятнадцати годам, мы уже разъехались по разным горницам, поэтому я пришёл к нему в горницу попозже, когда все в тереме уже спали. Когда я рассказал то, что узнал сегодня от нашего друга, он громко и весело расхохотался:
– Да
Я и сам посмеялся бы, если бы не помнил, какое лицо было у Зайца, когда он говорил мне всё это. Я сел возле брата, хохочущего на ложе. Но Эрик вдруг перестал смеяться и сел, глядя на меня яркими голубыми глазами, он с раннего детства был удивительно красивым, между прочим, в отличие от меня, но я же не завидовал ему, с досадой подумал я.
А Эрик выпрямился и сказал:
– Ты не садился бы так близко, Ар, не то, глядишь, и на мне звериная шерсть расти станет… пустоголовые-то зря молоть не будут, – всерьёз сказал он.
Но тут же снова расхохотался моему изумлению:
– А легко все поверили, а, Ар? С первого слова поверили, что ты исчадие адской силы! – зло сверкнув синими очами, добавил он.
– Зачем ты делаешь это?
– А почему я не должен этого делать? Чтобы, когда ты станешь великим царём Байкала быть у тебя на побегушках, всегда второй, всегда только рядом с самым умным и сильным братом!
– Ты что городишь-то? – я даже поднялся на ноги, настолько неподдельной была сейчас его злость, она будто холодной волной отталкивала меня.
– Говорю, что знаю, что все говорят, чёртов ты притворщик! Для всех добрым быть хочешь, всем нравиться, вот и прикидываешься белым ягнёнком!
– Да ты что… – растерянно проговорил я. А я-то ещё считал, что он ведёт себя, как ребёнок. Похоже, это я был наивным дурачком и ребёнком, считая его простодушным и прозрачным. Его душа стала тёмной водой, под которой я не видел уже дна.
– Меня ты не обманешь, дорогой Ар!
– Эр, вспомни, что сказала нам Вералга… – я решился на последнюю попытку вернуть разум в его голову, и возродить нашу дружбу.
Но он лишь зло расхохотался, падая на локти на кровать.
– Бредни старой колдуньи будешь мне напоминать? А что, если всё то, было лишь сном?! И как проверить, если не попробовать насолить старухе?
Я подошёл к двери, намереваясь уйти.
– Старухе, как ты выразился, в том мире ничто уже не насолит, как ты говоришь, – печально сказал я, чувствуя, что мне не удастся убедить моего дорогого брата быть мне другом и братом, а не врагом.
– Ну так насолить тебе, тоже приятно! – с кровати крикнул Эрик.
Тут дверь тихонечко отворилась и заглянула хорошенькая девушка из тех, что прислуживали в нашем дворце. Выражение лица у Эрика тут же изменилось, он ухмыльнулся, самодовольно глядя на меня.
– Пока ты медведём по ночам бегаешь, я в тепле да неге время провожу, – сказал он высокомерно.
В то время я ещё не знал женщин, смущаясь и не чувствуя уверенности. Опытные женщины пугали меня, а с девушками я мог только танцевать на пирах и вечёрках, куда мы хаживали по осени, пели песни, смеялись и плясали. Но так чтобы всерьёз коснуться или поцеловать, на такие шаги я пока не решился. А мой брат преуспел и в этом.
Вот чему он завидовал? У него было всё и даже намного больше, чем у меня…
Но настоящая вражда началась у нас позднее, а тогда я ещё верил, что Эрику надоест дурить и он повзрослеет и поймёт, что Вералга была права. И пусть нет никаких магических способностей у нас с моим братом и всего, что она говорила нам в том странном зале в своём дворце, который сгорел через несколько недель после её смерти, когда отец повелел передать этот дворец одному из вельмож. Великолепный дворец сгорел дотла, хотя бы выстроен из камня, но жар от огня был такой страшный, что раскололись и растрескались камни и упали внутрь, уничтожив тот самый удивительный зал. Теперь бывший дворец был уже разобран, и на его месте возвели светлый храм, посвящённый Солнцу, которому наравне с Байкалом поклонялся наш народ. Пусть мы никакие не бессмертные, обладающие необычайным даром, Силой, предвечные, как сказала Вералга, пусть так, но что это меняет? Когда-нибудь Эрик поймёт, что дружить – это лучше, чем ссориться, что делить нам нечего, что надо объединять силы, а не распылять их на вражду друг с другом, он перестанет быть таким, в конце концов, никого ближе него у меня нет, но нет и у него…
…Но в сегодняшнюю ясную и безлунную ночь я не думал о моём брате, как не думаю о нём давным-давно, закрывшись ото всех стеной одиночества и страшных легенд о себе. Обо мне как об Арии не помнил и не знал уже никто, кроме самого Эрика, Эрбина или Сингайла – могущественного колдуна, поднаторевшего в самых разных областях за эти долгие тысячу шестнадцать лет.
Сегодня я хотел понаблюдать за звёздами, пользуясь придуманными мной и присланными с дарами за избавление от саранчи, налетевшей было на поля в царстве на полдне Великого Моря, называемом Салаз, идеально отполированными хрустальными стёклами с чистой Байкальской водой внутри, что превратило их в линзы. Я уже испытал их днём на солнце, чтобы сконцентрировать его лучи и прожечь несколько чёрных отметин в доске на столе в моём дворе. А теперь я хотел попробовать рассмотреть ближние планеты, мне казалось, вокруг одной из них я видел вращение нескольких других…
И едва я устроился за прибором, который сооружал, придумывая и подгоняя каждую деталь, несколько лет: трубу, в которой я, меняя несколько раз их взаимное положение, поместил мои линзы, подгоняя их идеально, едва я заглянул в глазок моего прибора, наводя его на интересующую меня светящуюся разными цветами точку на смоляном небосводе, как вдруг я услышал то, чего никогда не слышал здесь: отдалённый лай собак, которые устроили гон. Кого они гонят? И с чего охота организовалась так поздно ночью?
Али с утра гонят и попросту заблудились в здешних скалистых лесах? Но тоже странно…
Но… может быть, это Эрик, чей дом, будто нарочно построен им всего в двадцати верстах от моего и на его-то землю как раз не может войти никто. Но и меня никто не побеспокоит, сказал я себе и снова повернулся к оку, через которое вот-вот откроются мне чудеса ночного неба. Однако этот собачий гон страшно не понравился мне, было что-то неправильное, что-то дурное в том, что совершалось под покровом ночи под этот собачий лай…