Байкеры
Шрифт:
Слегка оклемавшийся воренок сидел, опершись о землю, сплевывал кровь и косился на валявшегося рядом подельника.
— Может, подвесим его на дереве? — тряхнув давно немытой гривой, предложил длинный и тощий оппозитчик в косухе, украшенной грязными прапорщицкими аксельбантами. — На кой он нам теперь сдался, карлик хренов?
Предложение показалось занятным, и его встретили довольным гулом. «Карлик хренов» задрожал и, по-футбольному скрестив руки, прижался к дереву.
Стая выстраивалась в походный порядок. Остальные тоже потянулись к байкам. О предложении «подвесить» забыли. Воренок отполз под забор, не веря удаче и отмечая путь кровавыми плевками.
К Стае подошел увешанный конфедератскими флагами владелец древнего К-750, интимно наклонился к уху Барона и сообщил:
— Спасибо за помощь. Так и есть, там труп. Барон непонимающе взглянул на Конфедерата.
Тот торопливо объяснил:
— Кто-то в бак дохлую мышь засунул. Или сама заползла, когда я к выезду готовился. Я закрыл крышку бака, а она там осталась…
И с восхищением закончил:
— Ну и нюх у тебя!
Барон скривился с отвращением, сорвал с места Софтейл и ушел вслед за Стаей.
Бешеные возвращались на Воробьевы горы. Оставалось взглянуть на рассвет.
Вышли на ровный участок. Почуяв приличный асфальт, ХаДэ встал колом. Кей отпустил рога руля и полез в карман. Вытащил леденец на палочке. Байк двигался сам по себе. Кей разорвал пеструю целлофановую обертку и отправил круглый шарик в рот. Теперь можно взяться за рога, посасывать конфетку и предаваться собственным мыслям.
Миновали длинную череду одинаковых пятиэтажек. Кей вырос в такой же, в Свиблово, районе пенсионеров и алкоголиков. Жизненный уклад здесь запрограммирован на тихое загнивание в обществе себе подобных. Работа с девяти до шести и водка с шести до «пока деньги есть». Сами собой складывались семьи, так же, сами собой, рождались дети, сменявшие взрослых, умерших от белой горячки или погибших при дележе. Не возникало вопроса — нравится такая жизнь или нет.
«Все так живут» — эти слова сближали и успокаивали.
На первом этаже в доме Кея проживал Паша — мастер запоя, он же гений бачка и унитаза, трудившийся в районной конторе по обслуживанию канализации. Паше нравился немногословный подросток с пятого этажа. Он сказал Кею, что тот умен не по годам и однажды станет старшим диспетчером в Пашином сортирном учреждении. В его представлении Кей, «как все», должен много пить и умереть, подавившись собственной блевотиной, в пойме реки Яуза, на одном из первых весенних шашлыков.
Но случилось нечто, странным образом повлиявшее на судьбу Кея. Он познакомился в летнем лагере с парнем, у которого имелся почти подлинный Харлей WLA-42, или в просторечии Валуй, поставленный американцами во время Самой Большой Войны. Парень унаследовал Валуй от деда, занимавшегося на освобожденных от врага территориях розыском и расстрелом предателей Родины. Предатели неохотно соглашались сдаться и понести заслуженную кару, о чем свидетельствовали следы от пуль и осколков на байке-ветеране.
Тогда Кей все свободное время поднимал самодельную штангу во дворе. Однажды позвонил новый друг и предложил покататься. Кей не стал отказываться и поджидал Валуй у подъезда. Паша околачивался там же. Он обрадовался появлению Кея, которого высоко ценил, считая почти равным себе по уму.
И тут во двор с грохотом вломился Валуй. Кей прошел мимо Паши, сел за спиной приятеля, и байк резво принял с места. Кей успел заметить растерянное лицо Паши и услышать горестный вскрик: «Эй, друг! Ты куда это, а?»
С того дня Паша с ним не разговаривал. Кей перестал быть «нашим, свибловским», показав, что может запросто покинуть двор. Однажды Пашина жена, вернувшись «с магазину», не смогла отпереть дверь. Что-то мешало. Выйдя из подъезда и попрыгав перед окнами своей квартиры, несчастная женщина разглядела Пашу, висящего на капроновой веревке, которой он перехватывал разваливающийся чемоданчик с инструментом. Паша аккуратно приколотил удавку к двери, встал на чемоданчик и спрыгнул, не оставив прощальной записки.
…Кея ударила плотная волна звука, вырвавшаяся из раскрытых окон дорогой, но невероятно грязной машины. Удивительно, до какого скотского состояния можно довести новенький «Мерседес». Внутри мелькали толстые лица с разинутыми ртами и руки, сжимавшие бутылки с серебристой фольгой на горлышках. Из заднего окна вылетел окурок, огненной точкой пронесся над асфальтом и рассыпался на множество мелких светлячков, наткнувшись на литое колесо Харлея. Чуть выше — и окурок угодил бы в хромированные котлы двигателя.
Шедший перед Кеем Трибунал поднял руку и пару раз покачал ладонью. Вправо-влево. Кей не заметил, чтобы Трибунал обернулся. Что он, спиной видит? Еще один из его мистических талантов. Удерживая ХаДэ, Кей скосил глаз на БМВ, единственный в Стае, и принадлежавший Танку. Танк нагнулся, погладил блестящий ребристый бок двигателя и произнес что-то, слышное только байку.
Светофор.
КРАСНЫЙ.
Стая догнала грязнуль, и Трибунал поравнялся с машиной. Она подпрыгивала в такт несшимся из мощных динамиков звукам однообразной музыки. Из окна высунулось лицо, немигающе уставилось на Трибунала и обернулось к приятелям. Последовал взрыв смеха. Веселятся ребята.
ЖЕЛТЫЙ.
В зеркальце Кей увидел, как Танк покидает колонну и пристраивается позади «мерса».
ЗЕЛЕНЫЙ.
Грязнули с визгом ушли вперед, виляя широкой задницей. Танк закладывал виражи между редкими машинами. Время позднее. Дорога свободна для всего. БМВ, несмотря на кажущуюся тяжеловесность, аппарат приемистый и маневренный. Танку ничего не стоило обогнать замызганный «Мерседес» и скрыться далеко впереди.
Стая держалась позади. Трибунал выдерживал скорость так, чтобы не терять из виду грязнуль, но и не маячить у них в зеркалах.