Байки бывалого моряка
Шрифт:
Воробьев же, наоборот, был молод и хваток, после неполных двух лет работы в архангельской таможне имел от начальства несколько поощрений за хорошую работу и надеялся в ближайшее время продвинуться по службе и стать старшим по смене. А это уже были совсем другие горизонты.
На досмотры кают он всегда ходил с портфелем. И не то, чтобы это было сильно необходимо (обычно там лежал только один листок с «Судовой ролью»), но как однажды ему, как бы в шутку, объяснил один сотрудник с пятилетним стажем, что не всегда надо кошмарить и лишать визы моряка «контрабандиста» за лишнюю кофточку или коробку с жевательной резинкой (на нее тоже распространялись таможенные нормы), а достаточно произвести изъятие излишка прямо на месте и без протокола. И, по словам
Сегодня пароход пришел «упакованный», из Антверпена, а не из какой-то там ГДР или Польши и Воробьев возлагал некоторые надежды на «удачный» досмотр, тем более что в напарниках у него этот старый пентюх Евсеев. Сегодня они работали по «низам», то есть досматривали рядовой состав. Евсееву было все равно, а Воробьев предпочитал работать с молодыми моряками – они были более беспечны и бесшабашны. Таможенные правила знали посредственно и запросто могли их по незнанию нарушить – и вот тогда появлялся «понятливый» таможенник Воробьев и «помогал» морякам выкрутиться из, «практически» безнадежной ситуации ко всеобщему удовлетворению.
После короткого совещания в Кают-Компании и традиционного чаепития, комиссия приступила к работе. Сначала пограничники провели фейс контроль, а потом уж пошла Таможня. Воробьев с Евсеевым еще раньше договорились, что первый будет досматривать моряков до сорока лет, а второй тех, кто старше. Таким образом, у Евсеева оказалось пять моряков из шестнадцати и он был этим очень доволен. Воробьев был доволен тоже – не могут все одиннадцать быть без нарушений.
Каюта Коли Рюмина была только третьей, а у Воробьева в портфеле уже лежал шикарный монтановский календарь с красавицами, снятыми топлесс на берегу океана. Вот и сейчас, еще только войдя в каюту, сердце радостно екнуло- опять удача – будет любимой Веруне подарок. На диване, среди Колиных покупок красовались три новеньких японских зонтиков автоматов – мечта всех советских женщин того времени. Но эта красота еще и являлась явным нарушением Таможенных Правил – исходя из продолжительности рейса, Коля мог привезти только два.
Приветливо поздоровавшись с Колей, Воробьев присел на краешек дивана и достал из портфеля «Судовую Роль».
– Ну, что, Николай Анатольевич, протокол будем сразу составлять, или поднимемся в Кают Компанию-
Коля пока еще ничего не понимал
– Что за протокол – озадаченно спросил он.
Воробьев удивился – Нарушение Таможенных норм провоза через границу Союза Советских Социалистических Республик – с пафосом произнес он.
– Вот, этот самый зонт – он потряс им перед Колиным носом – и есть это самое нарушение!
Коля сник. Он прекрасно понимал, чем это может грозить; списание с судна, разборки в Отделе Кадров, прикрытие визы минимум на год – и все это из-за какого-то зонта. А может Таможенник просто ошибается, вдруг подумал он. Вон у Константиныча лежало четыре пакета мохера, а уж он то точно Правила знает. И он произнес фразу, о которой, увидев мгновенную реакцию таможенника, тут же пожалел.
Он просто сказал:
– Странные какие-то у вас правила три зонта нельзя, а четыре пакета мохера – пожалуйста!
Воробьев насторожился. Теперь главное – не вспугнуть. Сам он, да, собственно, и его жена Вера шерстью не интересовались, но появлялась прекрасная возможность продвинуться по службе, поймав контрабандиста за руку.
–Кто? – тихо спросил он. – Быстро отвечаешь, и мы расходимся без протокола.
Коля, в душе кляня себя последними словами, выдохнул: – Токарь. Ну вот, облегченно вздохнул Воробьев – А ты боялась. Ладно, расслабься, не раскисай, никто нечего не узнает. Он открыл портфель, взял один из трех зонтиков, покрутил, повертел перед носом и спокойно положил его в портфель. Повернулся к Коле:
– Ну, что, без протокола, Николай Анатольевич-
Коля только удрученно кивнул. На зонт ему было уже наплевать. В мозгу колотилось: – Предал, предал…
Когда Воробьев вошел в каюту Константиныча, он застал там почти идеалистическую картину: два мужика, примерно одного возраста, неторопливо беседовали о своих дачных огородах. На койке были разложены все вещи, приобретенные за границей и, в их числе скромно лежал один пакет с красивым дымчатым мохером.
Евсеев удивленно взглянул на коллегу:
– Что то случилось?
Воробьев, скрывая боевой азарт, сказал:
– По оперативным данным в этой каюте может быть контрабандный товар – и в упор взглянул на токаря.
Тот спокойно встретил пытливый взгляд таможенника и пожал плечами:
– Ну, что же, проверяйте.
Каюта токаря была одноместная со стандартной мебелью: койка, диванчик, письменный стол, над столом полочка с книгами, рундук и умывальник. Казалось, и искать то негде. Но Воробьев прекрасно знал, что моряки народ изобретательный: могли вскрыть подволок и там сделать закладку, могли вынуть ящики под койкой, и свободное пространство заполнить товаром, а ящики нагрузить старыми робами и ботинками, чтобы таможенникам было противно и тяжело работать, могли вскрыть неснимаемую верхнюю крышку дивана и устроить схрон там, а был даже случай, когда моряк зашил десять пакетов мохера в матрас и, только по случайности, этот мохер был обнаружен (да, чего греха таить – стукачей и на флоте хватает). Вот и сейчас, неосторожно оброненная фраза Колей Рюминым могла привести к непредсказуемым последствиям.
Воробьев огляделся и наметил порядок поиска. Он увидел, что силуминовые листы подволока над умывальником свежевыкрашенны – значит недавно снимались. Вопрос: – Для чего? Короче, пора вызывать подмогу и начинать копать: подволок, койка, диван…, не забыть вынуть ящики стола, тщательно осмотреть низ рундука, мысленно перечислил он. И он попросил Евсеева позвать двух пограничников с отвертками, а сам открыл рундук для проверки. На вешалках были аккуратно развешены вещи токаря: плащ, темный костюм, несколько рубашек и пара пестрых свитеров. Воробьев без интереса провел по вещам пальцем, проверил карманы плаща и пиджака (бывало, что моряки забывали в карманах деньги и не декларировали их, а это уже считалось серьезным нарушением) и присел на корточки. Зимние сапоги, полуботинки и спортивные тапочки стояли на невысокой деревянной приступочке, покрытой куском синей клеенки. Под этой самой приступочкой угадывалось пустое пространство. Воробьев подергал ее, она не поддалась, он дернул ее сильнее, результат остался прежним. Токарь, с начала досмотра сидевший на стуле, обронил:
–Прикручена она, надо шурупы отдать.
Как раз в это время в каюту вошли, сопровождаемые Евсеевым, два молодых пограничника с сумкой, из которой торчали ручки отверток и плоскогубцев. В каюте сразу стало тесно. Евсеев протиснулся между присевшим Воробьевым и токарем и сел на диван. Пограничники остались стоять у двери.
– Ну, что, бойцы – бодро сказал Воробьев – один вскрывает потолок – он указал на два листа, слегка отличающихся от других цветовой гаммой, – другой освобождает от винтов эту подставку.