Байки бывалого моряка
Шрифт:
Воробьев выпрямился, освобождая место для пограничника. Если бы в это время он взглянул на своего коллегу, кто знает, как дальше бы развивались события. Но в это время он командовал действиями погранцов и был настолько увлечен этим, что не обращал ни на кого внимания. Азарт охотника притупил внимание.
Евсеев же сидел удивленный и даже озадаченный, глядя на открытый рундук. Константиныч успел увидеть изменение выражения лица пожилого таможенника и практически сразу понял, что он раскрыт. Но потом лицо Евсеева приняло свое прежнее благодушно – безразличное выражение, и оставалось таким до конца обыска.
А обыск был настоящий. Неумелые руки пограничников просто разгромили каюту. Токарь сидел и с сожалением смотрел на разрушенный подволок и разобранный низ рундука. Четыре ящика стола были вынуты из своих гнезд, причем штормовые крепления были выломаны, а не откручены. Правда, диван все же решили не разбирать – Евсеев вдруг сказал Воробьеву:
– Брось ты, нет там ничего, и так уж мужику полный разор устроили!
Да надо сказать, что и Воробьев уже свой задор порядком растерял.
– Наверное, в «Машине» спрятал – подумал он безнадежно.
– Где грузиться будете – спросил он токаря.
–Сначала на 26- ом, потом в Цигламени- думая о другом ответил Константиныч. Он размышлял о возможных действиях, которые предпримет старый таможенник, и, пока, не видел для себя положительного выхода. Но если бы он сейчас заглянул в голову Евсеева, он бы увидел, как его мозг мысленно переворачивает страницы таможенных правил, и не находит основания для изъятия этой так называемой «Контрабанды». Правда, надо отдать ему должное, он и не собирался предъявлять какие-либо претензии к моряку:
– Подумаешь, озолотился, Бедолага -,
Но ему стало просто интересно, а как же за это можно прихватить по закону. Тем временем Воробьев приказал пограничникам сворачиваться, прикидывая, кто из таможенников сегодня дежурит на Проходной 26 лесозавода.
– Надо туда позвонить, пусть как следует потрясут его на выходе.
И Михаила Константиновича основательно потрясли на Проходной, но так и не нашли ничего запрещенного и лишнего.
На другой день Константиныч на пароход не поехал – еще загодя он попросил выходной у второго механика – мол, надо дома кой чего поделать. И поделал, и с женой в Полярном пообедали, чтобы дома не заморачиваться, и в постельке часика два понежились. И теперь, после всего этого хорошего, он сидел перед телевизором в своем любимом, чуть продавленном кресле, успокоенный и умиротворенный, и плевать ему было на всех таможенников вместе взятых. А рядом, на диване сидела его несравненная Лидия Петровна с вязальными спицами в руках, а на коленях у нее лежал один из двух привезенных, так называемых, свитеров. Она ловко распускала нитки, аккуратно скручивала их в моточки и вставляла в колечки фирменных лейблов, которые кучкой лежали на диване.
– А все-таки, Миша, вязать ты так и не научился- попеняла мужу Лидия Петровна – петли не считаешь, да и кладешь их наперекосяк. Вон, у Девятого вещи, куда, как лучше получаются.
Константиныч ухмыльнулся
– Куда уж нам сиволапым. Этот Штирлиц даже таможню встречает в связанных обновках.
А старика Евсеева еще долго мучил вопрос: если там купить лишний мохер и успеть до советской границы связать какую-либо вещь: шарф или свитер, кофту или шапочку, будет ли это считаться контрабандой? И не находил ответа… а спрашивать у кого-либо он ленился….
Моряки еще и не предполагали, что уже через год мохер, как товар, потеряет свою актуальность. Наступала новая эра – эра Париков!
Игарская История
1974
Валера стоял, обернутый в полотенце, перед зеркалом, распаренный после душа, и внимательно себя рассматривал. Такое большое зеркало было только в каюте электриков. Да и сама каюта среди рядового состава была, пожалуй, самая большая. Адам Адамович, старший электрик теплохода «Салехард» валялся на диване и лениво листал «Изобретатель и Рационализатор» за позапрошлый год. Валера поиграл мышцами груди, повернулся в профиль и напряг правый бицепс. Пожалуй, с верхним плечевым поясом все было нормально. Но вот живот… прямо скажем, вызывал у Валеры некоторые сомнения.
–Адамыч – Валера втянул живот – на твой взгляд, я очень толстый?».
Адам Адамович, стройный и тонкий как струна, оторвался от журнала и задумчиво посмотрел на Валеру.
–Если конец видишь, значит еще не очень.
–Чей? – уточнил Валера.
– Твой! – бросил Адамыч и снова уткнулся в журнал.
Валера, не торопясь, снял полотенце.
– В зеркале вижу.
–А так? – Адамыч сел и скептически оглядел голого приятеля.
Валера взглянул вниз и грустно заметил:
– А так ничего не вижу – ни конца, ни начала.
Потом вдруг резко втянул живот и радостно воскликнул:
–Ну здравствуй, красавец!
Теплоход «Салехард» стоял в Игарке на бриделях и грузился лесом на Югославию. Был уже конец октября и над Игаркой почти каждый день кружились белые мухи. Природа еще сопротивлялась приходящим холодам, и днем температура не опускалась ниже минус пяти, но по всему было видно, что зима топчется у порога. Енисей уже подернулся коркой льда, но катера еще ходили, доставляя моряков на берег и с берега. Навигация заканчивалась. Скоро Игарка замрет под гнетом мороза и снега на долгие семь месяцев. А пока порт забит судами, по Игарке бродят моряки и все три приличных заведения: интерклуб, ресторан «Русь» и кафе «Полярные Зори» с понедельника по воскресение забиты под завязку. Основной контингент- моряки, геологи, и, конечно, прекрасные Игарские женщины!
Игарские женщины – это особая категория. Они расцветают как тюльпаны к открытию навигации, в предвкушении новых встреч и новых мимолетных романов. Моряки приходят и уходят, а Игарские красавицы, иногда даже всплакнув по уплывшему другу, вечером, слегка попудрив носик, снова мчались в ресторан за новыми приключениями, новыми встречами, новыми ощущениями.
Надо сказать, что, несмотря на свой заграничный вид, наличных денег у моряков было крайне мало, поскольку при выходе за границу на судне можно было иметь не более тридцати рублей. По этому поводу второй механик Салехарда Николай Борисыч, будучи в сильнейшем подпитии, сложил следующую, как он ее назвал, «виршу»:
– Что тридцатка, разве деньги, раз напиться и уснуть. Утром слабость во всем теле и ничем не шевельнуть!
И по сути, он был абсолютно прав. Следующая его цитата уже непосредственно относилась к Игарке и воспринималась молодыми моряками как руководство. А звучала она так:
– Слышь, моряк, без отоварки, делать нечего в Игарке!
Поэтому в этом северном городе всегда процветал натуральный обмен. То есть в ресторане моряк всегда мог расплатиться или мотком махера, гепюровой кофточкой или париком. Некоторые моряки приносили даже пакеты с французскими покрывалами. Конечно, игарские официантки брали вещи по ценам раза в полтора дешевле рыночных, но это уж был такой бизнес. А к концу навигации Игарка «наедалась», продавать вещи становилось труднее и приходилось скидывать цены до нижнего предела. Но, зная, что впереди длинный рейс и в Игарку уже не попасть до следующей навигации, моряки продавали все, что было, и даже иногда с себя. Известен случай, когда ребятам с литовского парохода в кафе не хватило денег расплатиться, один моряк продал джинсы с себя и возвратился на судно в черном кожаном пальто, в шляпе и голыми ногами в модных ботинках. На проходной девушкам охранницам сказал, что его раздели хулиганы (кстати, бывало и такое). Девушки его жалели, предлагали сообщить в милицию, но он резонно заметил, что его и заметут первого, так как пьян он основательно, и о джинсах совершенно не жалеет. Одна из девушек потом усомнилась в правдивости этой истории и сказала подругам, что если бы она была грабителем, то вместо джинсов сняла бы с тер-пилы кожаное пальто и модные ботинки.