База 211
Шрифт:
Вернер опять не нашел, что сказать, чтобы уделать этого подлого гауптштурмфюрера Ховена. А ведь великий визирь абсолютно прав, побери его преисподняя! Это он, Вернер, распустил команду, ведут себя, будто на пикнике, одна видимость порядка, а так – чистейший санаторий, за минувшие три недели хари нажрали на свежем воздухе, только держись.
– Завтра же погоню всю свору расчищать новый плац, красить казарму, если у вас найдется чем. Они у меня бушлатами метель станут ловить и в штабеля складывать, кто больше! – Вернер раскричался скорее от обиды на себя, чем в действительности хотел повысить голос. – Лопаты в руки и рыть шанцы! А строптивых на портомойню, пусть перестирывают дерьмо со всей базы! Утоплю в нужнике! Сам клистирными трубками передушу поганцев!
– Расчищать нам сейчас особенно нечего, тем более ваш дурацкий плац, – примиряющим тоном заметил Ховен, с обычным своим сладко-едким сарказмом. – В нужниках ваш план тоже потерпит поражение – там скорее ледорубом надо поработать,
Сэм дулся на Марвитца после случая в лаборатории целых два дня. Еще друг называется, хотя, может, Сэму это только так показалось. Может, Герхард видит их отношения иначе. Но все равно, пусть не друг, они теперь не чужие, а как-никак приятели. Линде посоветовал махнуть рукой на ветер, все эсэсовцы одним миром мазаны, одно и умеют, что тайны разводить да щеки дуть на пустом месте. Однако Сэм так не считал и про Герхарда ничего такого не думал. Во-первых, никакой он не эсэсовец, об этом Марвитц сам сказал еще в начале их знакомства. А во-вторых, его политические взгляды загадочны и туманны. Вроде бы Герхард и дорожил идеями Третьего рейха, поди попробуй при нем оскорби Великую Германию, фюрера и «знамя крови»! А уж Лео Ховена почитал за мать родную. С другой же стороны, от всяческих разговоров про чистоту арийской расы и национальное превосходство отплевывался, говорил: умники напридумывали, но это пройдет со временем, потому что дурость, и куда угодно далеко так можно зайти. Объяснения подобному феномену сознания Сэм найти не мог, тем более что, судя по всему, Герхард был человеком малообразованным, выводы всегда предпочитал простые и сложностей не любил. Хотя сам был ой-ой как непрост! И хитрости ему не занимать в обычном проявлении этого человеческого качества. Вот и сейчас, как только Сэм к нему ни подступал с расспросами о том, что тогда произошло в пятом лабораторном блоке. А он молчок. Знай себе усмехается, твердит одно и то же: погоди, мол, сам узнаешь со временем.
Между тем Сэма медленно и исподволь мучило нехорошее предчувствие. Точнее, некая фантастическая неопределенность. Ему, конечно, было не привыкать. Собственная его работа, опоганенная насмешками и сухими издевками, тоже лежала в плоскости далеко не обыденной, он вообще презирал расхожие клише о том, что под солнцем быть может, а чего никогда не случится. Природа, само собой, накладывает ограничения на бытие, но где именно проходит сия таинственная граница, Сэм понятия не имел и полагал, что даже мудрствующие лукаво светила науки об том понимают мало. Воображение его и всегда-то уводило в дальние края, откуда Сэм добывал невероятные решения и задачи, к коим те решения прилагались. Вот и нынче вольная фантазия потянула его за облака, сопоставляя и превращая факты в стройную модель. Однако много оставалось неясного, а забияка Марвитц напрочь отказывался от сотрудничества. Ничего, Сэм и без его помощи докопается до истины.
Вообще, на базе он как-то пообвыкся. Может, оттого, что никто, даже и гауптштурмфюрер Ховен, явно не считал Сэма врагом, а может, замкнутость и глухая удаленность от большого мира, жизнь на манер робинзоновской делали свое благое дело. Тем более что на самой базе начались некоторые движения. Прямо после похорон незадачливой троицы. Сэм, конечно, ни на пенс не поверил в официальную версию, но счел за лучшее промолчать и отговорил Линде излишне трепать языком. Ему ли, прошедшему уже неплохую школу выживания на войне, не знать, чем может обернуться недовольство солдатни, самопроизвольно переходящее в гнев. В конце этого пути всегда анархия и гибель, если обуздывающая сила не придет извне. А только извне ничего им не светит. Слишком далеко это извне. К тому же по базе ползли нехорошие слухи, то и дело прорывающиеся неподдельной тревогой. Нарушение «Швабией» графика постепенно становилось удручающей и всем известной реальностью. Потому единственная годная для дальнего плавания посудина вместе с ее экипажем обратилась в своего рода реальную, страховочную надежду, когда дело, не дай-то бог, дойдет до крайности.
Но жизнь на базе под зорким оком Великого Лео все же шла своим чередом. Например, сегодня за завтраком Вилли мимоходом сообщил, что надо тащить торпеду. Правда, не пояснил, какую и куда. А Сэм из принципа не спросил, хотя очень хотелось. Ему вообще хотелось взять и напроситься к Вилли в компанию, хотелось работы и общения с себе подобными, он уже понял из отрывочных замечаний, что Бохман – инженер грамотный и свободный в мышлении, впрочем, иначе его бы здесь не было. Но и напроситься в помощники в то же время означало пойти на поводу у гауптштурмфюрера Ховена. Ух, как Сэм разгадал его хитрющую игру! Никакого принуждения, никаких «пуля в лоб или в строй», а этакой тихой сапой через сводящее с ума безделье. Поглядишь, и строптивый бритт еще сам станет умолять, чтобы пристроили его хоть к какому занятию. И ведь прав оказался, вот уж действительно Великий Лео! За интересное дело Сэм бы сейчас многое отдал. Да и не
Очень хотелось посмотреть, что за торпеда и зачем она понадобилась. А заодно познакомиться с почетным бригадефюрером Рейнеке, это имя Сэм не раз слышал, и было оно знаменито. Только старый Ени редко покидал свою комнатушку, с миром общался через третьи лица, то и дело прибаливал, годы брали свое, даже еду Гуди носила ему отдельно. Но вот сегодня собирался лично руководить, и Сэма разбирало любопытство. Пока же, не снеся внутреннего зуда от вынужденного интеллектуального голодания, он отправился бродить в окрестности базы. Строго по флажкам вдоль дороги, ведущей к морю и к шахтам, это было безопасно, к тому же подспудно направляло в желанную сторону, и Сэм всегда мог отговориться тем, что забрел случайно. Он уже слышал о пещере и о строительстве, даже догадывался отчасти, чем вызван был такой особенный интерес к его, Сэма, персоне. Одно его радовало несомненно – всезнающий Лео в весьма слабой степени мог представлять, кто же такой лейтенант Сэм Керши на самом деле. Ума у него не хватит, чтобы понять. Да и прислали Сэма, будто посылку накладным платежом, в надежде, что пригодится на что-нибудь, в короткой шифрограмме более и не скажешь. Оттого не стал гауптштурмфюрер Ховен настаивать, Смит он или не Смит, все равно Лео о нем ничегошеньки не слыхал, не из той он познавательной области. Напротив, до Бохмана в свое время доходил слушок, одна-две публикации, которые Вилли принял за научный розыгрыш, и без обиняков поведал об этом Сэму. Правда, к чести конструктора Бохмана нужно сказать, к Сэму он подступался уже не однажды в тайной надежде вызвать на разговор. И такое неподдельное любопытство сверкало в его шаловливых глазах, что Сэм еле удерживался от откровенности. Кажется, зря. Вдруг бы Вилли прислушался, вдруг бы поверил, и тогда Сэму не пришлось бы в одиночку тащить свой груз безнадежности… Все, плевать ему на Лео, великий он там или всего лишь мелкая прозорливая гнида! Сегодня же подойти и напроситься! Да, да, сегодня же. Сэм в запале мерил ровными четкими шагами снег на укатанной дороге и не заметил в задумчивом вдохновении, как несколько уклонился в сторону от торного пути. Туда, где как раз начиналась полоска берега, относительно пологая и безрадостно пустынная, но доступная для пешего человека. День был, можно сказать, что и теплый, градусник колебался недалеко от нуля, даже летом большая редкость, и Сэм расстегнул тяжелую меховую куртку, сбросил капюшон. От ветра его лицо прикрывали консервы-очки и колючая горловина свитера, поднятая до самого носа, но обзор все равно был широк.
Оступившись на ледяной выбоине, он чертыхнулся оттого, что немного подвернул ногу, зато очнулся от воинственных размышлений, и боль наконец заставила Сэма оглядеться – куда это он зашел. Он озирался вокруг, но не очень беспокойно – справа по склону маячила чуть колеблющаяся от ветра высокая палка вешки. Шагов на двести, не более, это пустяк. И тут Сэм обернулся к воде, подсознательно откликнувшись на возникший вдруг звук. На миг он остолбенел.
Шутки шутками, но есть же какие-то рамки! Прямо у обрыва, неровной кромкой уходившего в залив, валялся средних размеров бурый медведь. Именно валялся, перекатываясь на солнышке с боку на бок, довольный жизнью зверь, урчал и в когтистых лапищах держал здоровенную рыбину. С ней и забавлялся, то подкидывал в воздух, то ловил. При этом искоса смотрел на Сэма, словно они сто лет как приятели, чуть ли не подмигивал и вдобавок издевательски морщил свое огромное медвежье рыло, как бы насмехаясь над его глупо-остолбенелым изумлением. Сэм тут же, непроизвольно и против обыкновения, вышел из себя.
– Погоди, я тебе! – Сэм в праведном гневе погрозил косолапому кулаком. Неожиданно все его разрозненные недоумения сложились в одну цельную картину. – Погоди, встретимся, я с тобой посчитаюсь!
И Сэм, демонстративно показав зверю спину, остервенело стал карабкаться обратно на дорогу, ворча под нос проклятия. В ответ ему доносилось глумливое медвежье хрюканье.
7
Уклад своей страны обязан ты любить.
Чти короля, когда он у кормила,
Республику, когда в народе сила,
Раз выпало тебе под ними жить. [7]
7
М. Монтень, «Опыты», в переводе А. С. Бобовича.
Грозное солнце вставало слева по борту. Игер потянул за просмоленный канат, сворачивая единственный кургузый парус их лодчонки.
– Все. Дальше пойдем на двигателе, – постановил он, Тили согласно кивнула ему в ответ.
Открытое море давно кончилось, а прибрежная полоса изобиловала таким количеством плавучих льдин, что следование дальше под парусом, тем более в не вполне профессиональных руках, становилось попросту опасным. Хотя, конечно, красота, не передать! От мелких, дробленых, сверкающих холмиков до настоящих гигантских горных пиков, величественно скользящих по темной воде. Зимняя сказка, но созданная не человеком.