Bce тайны мира Дж. P. Р. Толкина. Симфония Илуватара
Шрифт:
«Загадки в темноте»
B «Хоббите» Толкин не без оснований пишет, что игра в загадки (которую ведут Горлум и Бильбо) «старинная и считается священной, и даже злые существа не смеют плутовать, играя в нее». Это легко узнаваемая отсылка к «Старшей Эдде», где в разной форме игра в загадки встречается трижды. Первая песнь – «Речи Вафтруднира» – самая масштабная и драматическая, она заканчивается смертью проигравшего. Вторая – «Речи Харбарда» – откровенно пародийная, а третья – «Речи Альвиса» – также заканчивается гибелью противника, посколькуэто альв и он каменеет под лучами взошедшего солнца (мотив, известный нам по «Хоббиту», но не цитатный к «Эдде», поскольку это распространенное скандинавское поверье).
Мы начали с наиболее мрачного аспекта этого мотива, чтобы подчеркнуть, насколько неслучайно, что игру в загадки предлагает именно Горлум. Более того, в изначальной версии, пока «Хоббит» был еще именно детской сказкой, Горлум вовсе не грозил Бильбо смертью, то есть версия, которую в классической редакции Бильбо излагает Гэндальфу и гномам, была изначальной авторской. Ho трансформация Горлума из сравнительно безобидного в то жуткое существо, которое мы знаем по «Властелину Колец», потому и произошла, что в основе пока еще единственного эпизода с его участием лежали мрачные скандинавские сюжеты.
«Эдда» – это памятник еще той культуры, где загадка – не детское развлечение, а способ мироописания, причем магического. У архаических народов загадывание загадок – ритуал для посвященных мужчин. B «Речах Вафтруднира» Один, отправляясь к великану состязаться в мудрости, понимает, что рискует жизнью, однако стремление доказать свое превосходство превозмогает риск гибели.
При всем несходстве Горлума с Вафтрудниром и уж тем более Бильбо с Одином, мы настаиваем, что этот эддический текст оказал прямое влияние на завязку истории Кольца. Финал эддической песни таков. Один, явившийся к великану, изменив свой облик, доказывает мудрость, ответив на все вопросы хозяина, и получает право сам загадывать загадки. И после ряда вопросов о мироустройстве он спрашивает «что сыну Один поведал, когда сын лежал на костре?» (Сын – это бог Бальдр, судьба которого – предвестие будущей Гибели Богов.) По этому вопросу великан узнает в своем собеседнике Одина, но не может дать ответ: «Никто не узнает, что потаенно ты сыну сказал!» Иными словами, Один, славящийся в том числе и своим коварством, фактически нарушает правила состязаний: он не загадывает загадку, он задает вопрос. K этому поступку Отца Ратей как нельзя больше подходят слова из «Хоббита»: «Да и последняя загадка, если на то пошло, согласно древним правилам игры, не могла считаться настоящей». Чтобы завершить анализ эддического сюжета, подчеркнем, что формально Один не нарушает правил, он задает вопрос о мироустройстве, но, как и Бильбо, вопрос совершенно личный, ответ на который неизвестен никому [52] .
52
B науке также нам не встречались попытки найти ответ на эту загадку. Ho поскольку, как уже было сказано, вопрос должен нести космогонический характер и предыдущие загадки касаются судьбы мира после Рагнарееек, то рискнем предположить, что Один сообщает Бальдру, что тот станет правителем нового мира.
Так начинается история Единого Кольца. Этот образ также имеет эддические корни: это принадлежавшее Одину кольцо Драупнир (что означает «Капающее»), о котором в «Младшей Эдде» сообщается: «Есть у этого кольца с тех пор свойство: каждую девятую ночь капает из него по восьми колец такого же веса». Это кольцо Один кладет на погребальный костер своего сына Бальдра.
Как видим, Толкин берет из «Эдды» идею кольца, с которым связаны другие кольца. Он полностью ее трансформирует, Единое не источает из себя прочие, оно, напротив, связывает их. Ho образ кольца, магически связанного с определенным количеством других, – несомненно, заимствование. И подобно тому, как Один отдает кольцо сыну, Бильбо отдает Кольцо племяннику.
«Оба кольца были круглые»
Драупнир, в отличие от Единого, не несет в себе никакого отрицательного начала, причем ни как образ, ни как элемент сюжета. Некоторые исследователи [53] , ища скандинавские корни образа Кольца Всевластья, обращаются к сказанию из «Старшей Эдды» «Речи Регина», где излагается история проклятого золота, причем акцентное место в сюжете занимает золотое колечко. Карлик Андвари, проклиная похитителей его золота, предрекает гибель грядущим владельцам. Ho, не говоря уж о том, что проклятое золото и Единое Кольцо несут в себе зло совершенно разного свойства, подчеркнем, что кольцо Андвари далее в эддическом сюжете или вовсе не действует, или, по другой трактовке, действует безуспешно (Гудрун посылает это кольцо своим братьям, предупреждая о грозящей гибели, но братья приезжают все равно). Даже если мы признаем отожествление кольца Гудрун и кольца Андвари, перед нами – просто вещь, не обладающая ни магией, ни тем более собственной волей; этим оно отличается от золота Андвари, которое проклято и неизбежно несет гибель.
53
Королев К. Окузнецах и кольцах. URL: http://eressea.ru/library/public/korolewl.shtml.
Ho образ Андвари и его кольца послужил отправной точкой для вдохновения другого великого художника – Рихарда Вагнера. Любопытно, что сам Толкин резко отрицал сопоставление образа Единого Кольца и Кольца Нибелунга, давшего название тетралогии. Хорошо известна его фраза: «Общего у этих колец только то, что оба они круглые». Ho внимательное знакомство с вагнеровским сюжетом опровергает это утверждение.
Во-первых, у Вагнера впервые появляется история создания кольца: злобный карлик Альберих, отвергнутый русалками Рейна, похищает их золото и творит из него кольцо. Сцена создания кольца принадлежит к ярчайшим моментам этой оперы.
Во-вторых, это кольцо дает не только богатство, но и власть, причем Альберих с его помощью обращает других карликов в рабов. Это принципиальный момент, поскольку власть как таковая совершенно не обязательно подразумевает порабощение.
В-третьих, для создания кольца необходима магическая сила, и в данном случае – кузнец должен отвергнуть любовь. Этот мотив не встречался в мифологии, где магические предметы зависят исключительно от мастерства создателя, а не черт его характера. Кольцо, созданное ненавистью, – это находка Вагнера, это черта культуры нового времени.
Дальнейший кровавый путь кольца, который уготовил ему Рихард Вагнер, для нас уже несуществен.
Мы видим, что Толкин отчетливо заимствует у немецкого творца слишком многое. Поистине, необъяснимая притягательная сила заключена в этом кольце…
Завершая анализ заимствований Толкина у Вагнера, упомянем еще одно, незначительное. Брат Альбериха – жалкий карлик по имени Миме. B «Сильмариллионе», в истории Турина Турамбара, действует карлик Мим, злобный и коварный.
Итак, анализ скандинавских (и, шире, германских) мотивов в книгах Толкина убеждает, что эта мрачная и брутальная культура служила для создания образов, как непосредственно Врага и его творений, так и тех, кто попал под омрачение и нес в мир гибель. Редкие исключения – это образы максимально высокой героизации.
Теперь мы переходим к анализу уникальной культуры, крайне поверхностно известной популярному читателю, но глубоко и точно понятой Толкином.
Толкин и финский эпос
Когда пишут о взаимоотношениях Толкина с финской культурой, то обычно ограничиваются замечанием о том, что классический эльфийский язык квэнья был им создан на основе финского. При этом язык эльфов Белерианда – синдарин – создан на основе валлийского. Исходные языки относятся не только к разным группам, но и к разным семьям (финно-угорской и индоевропейской соответственно), однако квэнья и синдарин в мире Толкина – несомненно родственные языки, и звуковые чередования в них хорошо заметны даже тому, кто не имеет специального филологического образования.
Ho лингвистический аспект мира Толкина слишком специфичен и не является темой данной книги. Мы обратим внимание лишь на важнейший культурологический аспект: сильнейшую близость финской и валлийской культур в восприятии Толкина, близость тем более примечательную, что в «земной» истории она не обусловлена взаимодействиями или влияниями.
После такой преамбулы читатель вправе ожидать, что финская мифология будет проанализирована как еще один источник представлений об эльфах Средиземья.