БЧ. Том 4

Володин Григорий Григорьевич

«Зори» и поляницы недоуменно переглядываются.

— Чего говорит командир? — Вендиго чешет мохнатый лоб. Салад пожимает плечами.

— Аяно, солнышко, — говорю я нежно по-японски. — Ты сейчас заявляла, что русская, на диалекте Киото.

Лицо японки вспыхивает.

— Ах, ты!

Качая бедрами, Аяно подходит ко мне вплотную. Только координация у нее сейчас ни к черту. Девушка вдруг падает на меня, ловлю ее за плечи у самой земли. Но, немного опаздываю — японка впечатывается лицом в мой пах. Ворс полотенца сминается. Обтянутая нейлоном гидрокостюма возвышенность Эразина упирается девушке в открытый

рот. Она инстинктивно смыкает губы, и в непонятках водит языком.

— Муфф? — Затуманенные глаза Аяно вдруг проясняются. На миг мы застываем в пикантной позе — я и японка между моих ног с выпяченной вверх попой.

— А-а-а! — отскакивает она назад и падает ягодицами на скалистый берег. — Тьфу! Голова закружилась просто! Ничего не было! Не было! Ясно?

— Да, Мононоке? — рыжая подхватывается.

— Да не тебе это! Всем! Ясно, что этого не было?

Вот и протрезвела наш командир, хе.

— Уж постараемся сделать вид, — надменно говорит Белоснежка, качнув «персиковыми» грудями.

Ясна пробует сгладить конфуз предложением:

— Давайте покушаем мяско, пока горячее. — она передает первую тарелку с дымящейся таврятиной Аяно, как командиру. — И выпьем что-нибудь.

— Пить я больше не буду, — рычит насупленная японка, бросив на меня рассерженный взгляд.

Ась? Не догнал. Что за претензионный «зырк»? Такое ощущение, будто это я ее спаивал.

Спецназовцы и поляницы шустро разбирают блюдо, ведь за этим они и приехали в долину в Калай-Влагала. Наесться жареного мяса, искупаться, понежиться на берегу под греющими лучами солнца. Аяно решает сама нарезать всем мясо. Смотря на меня взглядом яростной тигрицы, она ловко орудует мясницким ножом. Даже не опускает глаза на таврятину. Мастерица, действительно. Корочка хрустит под лезвием, из ломтей выступает горячий сок. Несколько капель попадают Аяно на грудь. Брызги стекают по сочным формам девушки. Не существует более приятного зрелища, чем шинкующая мясо женщина, красивая женщина. Все мужики застывают, у Али капает слюна из пасти. Хотя Крокодила явно не японка завела — взгляд багровых глаз следует за покидающими разделочную доску ровными ломтями.

С тарелками рассаживаемся на складных стульях и покрывалах. Только я не беру порцию.

— Как ты будешь есть? — говорит мне Аяно. — Снимай маску.

— Я не буду есть, — пожимаю плечами. — Перед пикником перекусил.

Ответ ей не нравится. Меня осеняет — вот зачем ты гулянку затеяла, восточная красавица. Ну-ну, перебьешься.

— А пить?

— И пить не буду.

Аяно чуть не топает ногой от злости. Ну-ка, что еще придумаешь, командир?

— Давай сыграем, Перун, — выдает японка, наливая стопку самогона. — Мне скучно просто пить. Игра называется «Правда или выпивка». Я задам тебе вопрос. Если ответишь правду, я выпиваю стопку. Если не ответишь, то сам пьешь. Затем ты задаёшь вопрос мне.

— А это мысль, — подхватывает Ясна. — Может, все разобьемся на пары и сыграем. Бестия, давай ко мне.

Я ухмыляюсь под маской. Этого Аяно, конечно, не видит, но мои смеющиеся глаза ее острый взгляд не упускает.

— Чего лыбишься, Перун?

— Ты же больше не хотела пить?

— Всё меняется, — она усаживается на покрывало напротив меня, скрестив ноги. — Я первая спрашиваю.

Итак, где ты родился?

— Москва, конкретный роддом не знаю. Спроси у моей мамы если интересно, — отвечаю спокойно.

Аяно берет стопку и выпивает байду махом. Ее раскосые глаза сразу соловеют.

— Мой вопрос, — я недолго думаю, что спросить. Жалеть эту разведчицу не собираюсь. — Ты русская или японка?

Слышу громкие вздохи за спиной.

— Али, рой могилу, — бормочет Салад. — Сейчас «зори» потеряют одного.

— Тебя что ли? — неприязненно спрашивает Кали.

— Я? А я причем?

— Смелый уж очень, за спиной Перуна звенеть. Думаешь, он не слышит? Так я передам.

— Кхм, кхм…да ты не так поняла, девочка. Ерунду сказал. Забей лучше.

— Я подумаю, — девичий голос отдает стужей.

Аяно задумывается, сощурив глаза:

— Русс…

— Чур без обмана, — предупреждаю. — Иначе играй сама с собой.

Цокнув языком, японка выпивает стопку. Качает ее знатно.

— Моя очередь, Перун…чик, — Аяно то ли икает, то ли перешла на режим «лапочка». — Какая женщина для тебя самая дорогая и любимая?

Вокруг наступает тишина. Поляницы с Бестией и Ясной отвлекаются от игры. Глаза всех девушек прикованы ко мне. Белоснежка сжимает кулачки. Змейки Аллы в испуге закрывают глаза.

Я фыркаю. Хитрая японка пытается загнать меня в угол. Либо обижай своих девчонок, либо снимай маску и лакай. Действительно, неплохой вопрос, с подковыркой. Будто бы.

— Мужчина должен любить трех женщин: ту, которая его родила; ту, которая ему родит; и ту, которая у него родится, — отвечаю без паузы. — Последние две у меня еще не появились, поэтому моя мама — самая дорогая и любимая женщина.

Поляницы с облегчением выдыхают. Сейчас им действительно было страшно — по глазам вижу.

Аяно мотает головой.

— Я спрашивала не это.

— Тогда правильно формулируй вопросы. Пей, командир.

Сам наливаю самогон в стопку и протягиваю ее японке. Нахмурившись, она выпивает байду.

— Мой вопрос, — я чешу висок сквозь нейлон капюшона. — Кого из своих людей ты ценишь больше остальных?

Аяно молча выпивает стопку. Ага, правильно, подполковник. На такие вопросы не отвечают.

— Чей купальник здесь больше всего тебе нравится? — японка водит пустой стопкой из стороны в сторону. — Достаточно правильно сформулирован вопрос? В этот раз не соскочишь?

— Может, сменишься? — с тревогой спрашиваю. Движения японки совсем уже заторможенные. Это нехорошо — не в войну же напиваться до чертиков. Тем более, командиру спецназа.

— Отвечай на вопрос! — встает японка на колени. Рука ее тянется к ножнам с катаной неподалеку. Мне этот жест совсем не нравится. Неужели собралась рубить меня из-за дебильной игры? А руку тебе не поломать, девочка?

Но, пока она не перешла черту, тоже сдерживаюсь.

— Ничей, — отвечаю честно. — Они слишком открытые, а мне не нравится, когда на моих женщин глазеют другие мужчины. Но если выбирать — у Вики самый скромный, для публичных мест одобряю, только бы не такой обтягивающий… Если же в супружескую спальню надевать — то тут рулит разнообразие. Например, сейчас бы я не отказался разорвать персиковый балахон Светы, а завтра и шнуровку на белом купальнике Кали не прочь развязать.