БЧ. Том 6
Шрифт:
— Это я, мам, — кричу из прихожки, обтирая подошву об коврик.
Никто не отвечает. Только звонкий женский смех раздается из глубин дома.
— Ути-пути! Я бы затискала эту малютку! — по-моему, это Бестия.
— Просто пупсик! — солидарна со спецназовкой Ясна.
Ну, девушки, видимо, охраняют родителей по поручению Аяно. Только почему обе веселые?
Насторожившись, прохожу в гостиную и впадаю ступор от престранной картины. Мама сидит посередине между Ясной и Бестией с толстым фотоальбомом на коленях. Девушки умильно разглядывают какой-то блеклый снимок. Приглядевшись, узнаю пятилетнего себя. Пухлощекий мальчуган уселся на ковер и играется с игрушечными солдатиками.
— О! Привет, милый! — подскакивает Бестия и подойдя вплотную чмокает меня в губы. — А нам мама показывает твои детские фото. Ты был такой лапочка!
Ясна смущенно отводит от нас взгляд. Мама же, округлив глаза, смотрит, как взрослая красивая женщина — шатенка с пухлыми губами — целует ее шестнадцатилетнего сыночка. Конечно, я уже князь и всё такое, но на мордашку щенок щенком, а в глазах матери таким останусь на всю жизнь. Так что мамин когнитивный диссонанс вполне понятен.
Сорвав мой поцелуй, Бестия усаживается обратно на диван и, хитро взглянув на меня, просит маму:
— А покажите еще раз, где вы Артема голеньким купаете.
— Согласна! — Ясна криво усмехается.
Чувствую, как щеки начинают гореть.
— А где отец? — оглядываюсь
— Во дворе дрова колет, — отвечает мама. — Ему так легче собраться. А то мы как узнали, что в Лениной школе подорвался учитель, чуть с ума не посходили.
— Не волнуйтесь, — Бестия ласково поглаживает мамину руку. — Лену увезли в усадьбу княгини Бородовой. Всё с ней будет хорошо.
— Спасибо, дорогая, — благодарно улыбается мама и перелистывает страницу альбома. — Вот мы купаем Тёму в ванне.
— У-у-и-и-и-и-и! Прелесть! — хватает себя за щеки Бестия. — Не попка, а персик. Так бы и расцеловала!
— Обаяшка! — не удерживается Ясна. — Не то, что сейчас, разматерел аки волк!
— Волк? — хлопает мама глазами и непонимающе смотрит на мою подростковую мордашку.
Девушки поджимают губы, они явно имели в виду демонский оскал под Эмулятором.
— Волчонок, скорее, — поправляется Ясна. — А здесь он прямо мармеладка, сладенькая и вкусненькая.
Вздохнув, я решаю ретироваться подальше от девиц с проснувшимся материнским инстинктом, пока его не обрушили на меня. Во дворе нахожу отца. Смотрю, как он ставит короткие чурбачки на колоду и, размахивая топориком, колет их на ровные чурочки. Размеренные, уверенные движения. Приятно иметь дело, которое знаешь как выполнить.
— Сынок? — оглядывается отец, заметив мое присутствие. — Ох, хорошо, что ты дома. Тут такое творилось. В Лениной школе…
— Знаю, — перерываю его. — Я был там и спас Лену. Она едва не погибла.
— Едва не погибла? — он шатается и роняет топор. Проводит рукой по взмыленному лицу. — Но дружинники нам сказали, что взрыв был в совсем другом крыле.
— Я велел так сказать, чтобы не пугать маму, — подхожу ближе к отцу. — Но ты ведь мужчина и должен знать правду. Всю правду.
Я рассерженно смотрю ему в глаза.
— Сынок? — лицо отца испуганно вытягивается.
— Ты слабак, па! И если это не исправишь, то могут погибнуть мама и сестра.
Он отшатывается, но я не дам ему так просто уйти. Все годы жизни в Страшном мире я винил себя в гибели мамы и Лены, и как же это было бестолково. Сколько мне было, когда ксинус разорвал семью? Двенадцать? В двенадцать лет я смог разбить гребаным утюгом черепную коробку адской твари, а отец, здоровый мужик, посмел умереть, не защитив жену и дочь. Но больше у него не будет возможности всё завалить, я не позволю.
И плевать, что Градгроб специально выковал из меня непобедимого врага. Он не загадывал желание, чтобы сильнейшим демоником стал именно Артем Бесонов. Его противником мог стать кто угодно, у кого хватило бы яиц, смекалки, силы и жажды жизни. Если бы у моего отца имелся бы этот банальный «набор бойскаута», он бы спас семью, превратился бы в крутого демоника и навалял Градгробу. Но это сказка, конечно. Хоть бы сейчас взялся за ум.
Хватаю отца за плечо, крепко сжимаю.
— Артем, мне больно, — молит он.
Не обращаю внимания. Я зол, я рассержен.
— Если хочешь, чтобы мама и сестра выжили в этом дерьмовом мире, ты вспомнишь, что сам не просто маленькая, слабенькая девочка, которая, когда она расстроена, убегает на задний двор поколоть колышек, чтобы показать, что у нее силенок хоть на что-то хватает. Это мир силы! Так занимайся техниками, умей хоть что-то! Я не всегда смогу прибежать на помощь с другого конца города! Ты это вообще понимаешь?
Он безмолвно смотрит на меня вытаращенными глазами. Впервые я так гневно разговаривал с отцом. Заметив, что все еще сдавливаю его плечо, отпускаю.
— Прости, переборщил, — отворачиваюсь. Но слышу в спину:
— Нет, ты прав, — он расстроенно потирает руки. — В этом мире может случиться все что угодно, а я закрылся в глухой раковине.
Хотел бы сказать ему что-то в утешение, но нечего. Всё так.
— В библиотечной комнате лежит книжка с моими медитациями, — отвечаю, опустив глаза. — Попробуй начать с азов. В зрелом возрасте это сложно, но не невозможно. Я буду раз в неделю приходить и помогать с циркуляцией живы. Сперва нужно разбудить твои «колодцы.
— Хорошо, — кивает отец, и я оставляю его.
Собираюсь направиться в усадьбу, но возле лестницы застаю Бестию.
— Всё в порядке? — она смотрит на мое лицо-кирпич.
Оглядываю ее стройную фигуру. Женское тело лучше всего сейчас поможет отвлечься от эмоционального напряжения.
— Мне нужна разрядка. Быстрая.
Спецназовка кивает с готовностью:
— Конечно.
Мы уединяемся в моей комнате. Раздеваясь, Бестия с любопытством смотрит на плакаты чемпионов Олимпийских Военных игр, моих кумиров до осознания себя Перуном. Емельянов Немир, Крис Кокс, Добрыня Иванов…даже не знаю этих людей. Между постерами затесалась рамочная фотография, где тринадцатилетний я провожу время в летнем лагере в Крыму. Мама как-то говорила, что на отдых за успехи на межшкольных соревнованиях выделяло грант государство, типа крупно повезло. На полке среди прочих наград стоит чемпионский кубок Всероссийских Игр среди кадетов. На подставке выбита дата прошлого года.