Беда
Шрифт:
Теперь все немного прояснилось. Юноша, видимо, единственный сын кого-нибудь из купцов, и отец, разумеется, желает, чтобы он продолжал семейное дело. А юнец — из тех, кого с детства тянет к знаниям, да так сильно, что невозможно сопротивляться. Из тех, для кого нет ничего важнее этого, для кого жизнь без постоянных открытий нового скучна и ненавистна. Из таких, как я, в общем.
— Мог бы просто подойти ко мне и все это рассказать, а не бросаться на меня с этой палкой, — я кивнул на откатившуюся к стене дома дубинку. — Тогда бы, может быть, я и взял
Теперь по его щекам катились ничем не скрываемые слезы.
— Вы бы не взяли меня в охрану… Какой из меня охранник? — всхлипнул он. — Но я не собирался бить вас сильно, клянусь! Хотел только слегка оглушить, чтобы взять деньги, чтобы было на что уехать… Да я и не смог бы сильно ударить…
Я развернулся и зашагал вниз по переулку. Всхлипы у меня за спиной становились все громче, словно я не удалялся от юноши, а, наоборот, подходил к нему все ближе. В памяти вертелись давние события, когда я был лишь немногим старше, чем этот плаксивый юнец. Когда я тоже рвался учиться… в Болонью. И тоже был готов ради этого на все, даже на преступление. Но я тогда встретил отца, который удержал меня от этого…
Дойдя до угла с сидящей на стене каменной улиткой, и остановился и оглянулся на хныкающего молодого человека. Он смотрел на меня, так что я не стал ничего ему говорить — просто жестом поманил его за собой.
Венеция, 18 октября 1347 года
— Беду разносят люди, — говорил Шут в полной тишине. — И не по незнанию — они отлично ведают, что творят.
— Я знаю такие истории. Но сколь много в них истины?.. — в тоне дожа слышалось сомнение.
— Увы, гораздо больше, чем мне бы хотелось, — холодно ответил шотландец. — Есть погибшие души — и это подлинно так — отравляющие колодцы, и водоемы, и товары, и снедь особым ядом, от коего болезнь и проистекает. Другие покрываются мазью с этим ядом и идут в толпу — на рынки и в церкви — заражая сотни людей. А их самих при этом болезнь не берет. Этих людей много, они уже во всех королевствах — и христианских, и магометанских.
— Зачем они это делают? — с сомнением спросила египтянка.
— Ими повелевают бесы, — вместо шотландца глухо ответил падре. — Иначе, чем дьявольским наваждением я не могу это объяснить. Я тоже слышал такие истории и сперва не верил в них, но мне были представлены доказательства.
— Я слышал… — дож на минуту запнулся, но все же продолжил. — Говорят о некоем высоком седом синьоре в богатых одеждах. Он ездит в запряженной вороными конями карете, появляется на нечестивых шабашах поклонников дьявола и обещает там, что болезнь не затронет тех, кто будет распространять ее по его приказу. Иногда он сажает людей в свою карету и что-то делает там с ними, и они выходят оттуда уже послушными исполнителями его воли.
— Не только в каретах ездят они… — заметил человек в маске дзанни.
Поскольку Дандоло уже узнал всех присутствующих, этот мог быть только моравским дворянином. Он почему-то взглянул на Шута и замолк. За него вновь продолжил евнух:
— Да, их много. Летом в Константинополе схватили монаха-расстригу. Подозревали, что он посещает дома больных чумой под видом врача, собирает их кровь и делает из нее зелье. Все куриози, которые его допрашивали, заболели и умерли. А сам он был здоров, только хохотал, как безумный. Логофет приказал расстрелять его из луков и сжечь, не вынимая стрел.
— Досужие басни, — злобно бросил генуэзец.
— Может, и басни, — медленно начал уйгур.
Свет и тени играли на его черепе с жутким оскалом.
— Однако их следует тщательно проверить. В землях татар Беду до сей поры и правда разносили лишь крысы, сурки да блохи. Но да смилостивится над нами Бог, если она начнет продвигаться злою людской волей!
— И нам следует решить, что мы можем противопоставить Беде, — отозвался евнух. — Иначе наш Совет не имеет смысла…
— Неужели мы, собравшиеся тут, не сможем установить истину об отравителях? — вопросил священник. — У нас у всех есть надежные осведомители, и их много…
— Но мы точно знаем лишь о том, что происходит в областях, где мы обладаем могуществом, — возразил жупан. — Мы не видим общей картины. И нет человека, который бы ее видел.
— Вообще-то, есть, — тихо возразил падре. — И многие из нас, если не все, слыхали о нем.
— Вы говорите о том, о ком я думаю, святой отец? — спросил дож.
— На одном острове в Лигурийском море, более чем в трех десятках лье от Генуи… — начал священник.
— Остров Эрбаж, — злобно прошипел генуэзец.
— Генуя так и не сумела на нем утвердиться, — с легкой насмешкой заметил Дандоло.
— Никто не сумел! — бросил купец, сверкнув глазами из-под кошачьей маски.
— Граф д’Эрбаж — человек бесчестный, его семья всегда жила шпионажем, предательством и наемными убийствами, — брюзгливо произнес англичанин. — И он весьма сомнительный граф.
— Никаких сомнений в этом титуле нет, — высокомерно возразил француз. — Остров Эрбаж сделал графством еще Шарлемань. И уже тогда им владел прямой предок нынешнего графа. Что же до шпионажа, то к помощи графов Эрбаж испокон веков прибегали короли, герцоги и папы.
— А также халифы и султаны… — дополнила египтянка.
— И нам ведомо это имя, — подал голос русский боярин.
— То есть, он, не страшась огня гееннского, помогает за деньги всем — и христианам, и еретикам, и неверным? — голос англичанина был исполнен сарказма.
— Насколько мне известно, графы Эрбаж уже много веков никому не приносили оммаж и вольны выступать за того, кто им более по нраву, — вновь подал голос француз.
— Правдивые сведения нужны всем, — примирительно заговорил уйгур. — И у всех нас случаются обстоятельства, когда нужно сделать нечто важное и тайное, чего мы сами сделать не в силах. А Эрбаж-сечен славен тем, что всегда совершает то, что обещал.