Бедный Павел. Часть 2
Шрифт:
— Верю-верю! Но делать-то мне что с ними? Ведь разговоры ведут преступные! По совести мне их надо в крепость или на Камчатку отправить!
— Не лишайте меня, Ваше Императорское Высочество, пострелят моих! Кто же скрасит старость мою и продолжит род мой, род Разумовских! Может, подрастут — поумнеют? — вот прохвост, детей своих воспитать не сумел, так на мои чувства к брату своему давит.
— Хорошо, Кирилл Григорьевич! Не будем мы с Императрицей столь сурово наказывать Ваших потомков… Но и так оставить дело не могу! Мало того что они людей смущают словами и вседозволенностью своей, так ещё и не вырастут так путными людьми.
— Так
— Поедут тогда в армию. Только в служении они смогут найти место своё. А то, боюсь, и на самом деле род Разумовских может угаснуть… Переживёте без сынков своих, Кирилл Григорьевич, несколько лет?
— Так, Ваше Императорское Высочество, лучше уж несколько лет без них, пока они в армии, чем навсегда один, пока они на каторге!
— Да Вы — философ, Кирилл Григорьевич!
— Да есть немного, в жизни ещё и не такому сподобишься! — успокоившись, засмеялся бывший гетман. Я тоже ему улыбнулся и приобнял на прощание. Расстались мы с ним вполне довольные друг другом.
Меж тем закончила работу и Московская комиссия. Что же, выводы были вполне ожидаемы, хотя и неприятны. Для возникновения этой катастрофы — Москва была полуразрушена — должно было совпасть множество факторов, это и произошло. Фактически там имели место два заговора — нового и старого дворянства. Оба были направлены на усиления власти дворян и ослабление верховной власти. Пусть они были и не очень могучие, особенно по сравнению с Панинским, но были. Раскачивая ситуацию для обретения большей власти, я, пусть и не имея такой цели, вызвал мнение у слишком многих о возможности влиять на курс государства.
Заговоры должны были показать слабость Престола и рост влияния консервативных сил, причём замысел одних был в требования возврата к старым порядкам и демонстрации их сил. А вторые, воспользовавшись стремлением первых, хотели показать вред и опасность консерватизма и подтолкнуть страну к ещё большему движению в сторону Европы. Эту сложную схему усилила чума, которая резко ослабила контроль заговорщиков за ситуацией.
Потом всё усугубила трусость Салтыкова, который бежал из города при первой опасности, и уход части городского гарнизона вместе со мной в Петербург. Сверху ещё наложилось желание нескольких групп церковного руководства ослабить позиции Платона. И мы это всё проглядели, точнее, мы что-то видели, но тогда не обратили на эти мелочи внимания — всегда же все и всем недовольны… В результате получилась такая бомба, что взрыв её потряс основание государства.
Стечение обстоятельств, невнимательность, глупость и трусость. А Москва в руинах, Маши больше нет. Я-то что — я должен всё пережить… Крупнейший город страны разорён, да ещё и второй по размеру город — столица — тоже сильно пострадала. Сколько же денег понадобится на восстановление, охохонюшки!
А чума… Что чума… Она не могла не прийти тогда, или позже, или раньше. Судя по всему, карантины справились, всех подозрительных отсеивали по нескольку раз. В Москву зараза пришла, похоже, с награбленными на охваченных чумой территориях вещами — ткани, либо шерсть, либо хлопок. Очаг заражения — Хамовники, вымер почти полностью, понять, что именно принесло болезнь, уже не получилось. Похоже, первых заболевших просто скрывали, долго скрывали, не доверяя врачам. Жадность людская, да глупость.
Здесь нужны были специальные меры — Щепин
Я отписался императрице в Петергоф, где она с Потёмкиным приходила в себя от зимних потрясений, и предложил наказание для виновных. Казнить даже отпетых негодяев уже не хотелось, все и так достаточно напуганы, а на Нерчинских рудниках всегда не хватало рабочих рук. Пусть тати отправятся туда, всяких агитаторов путь пока в оборот возьмёт Церковь. А вот виновных в бунте и заговоре следовало наказать так же, как и их Петербургских коллег — на Камчатку.
Мама согласилась, решение довели до членов Имперского кабинета, и на полуостров из Москвы отправилось несколько тысяч человек. Среди наказанных не было имени фельдмаршала Салтыкова, он был стар, болен и наверняка не перенёс бы долгий путь. Но осознание им ошибок и преступлений своих привело к тому, что в Псково-Печерском монастыре появился инок Иннокентий. Бывший фельдмаршал сам захотел этого для искупления грехов и очищения рода своего от печати изменника. Я его не то что не принуждал, это была исключительно его собственная идея и нижайшая мольба, и мы не соизволили ему в этом отказать.
В мае в Петергофе было хорошо. Уже тепло, море, дом, который снял Лобов-старший, был просторен и удобен. Фрау Ингрид, которую приставила к пасынку бывшая вдова фон Гольтей, а теперь супруга заместителя главы канцелярии Правящих Особ Артемия Лобова, была женщиной очень заботливой. Алексей же, несмотря на всю благость обстановки, сидел в кресле около моря и мрачно глядел на волны.
Так он сидел уже почти месяц, фрау Ингрид кормила его как на убой, и он поправился. Худоба и бледность уже покинули его, но вот силы ещё не вернулись. Алексей долго валялся в переоборудованном под госпиталь здании Сухопутного корпуса в Петербурге, пока организм перебарывал его ранение в плечо. Рана была сквозной, и, по счастью, кости не были повреждены, но она воспалилась, и доктора серьёзно опасались, что состояние пациента может ухудшиться.
Потом он переехал в отцовский дом, но Наследник, узнав о матримониальных затруднениях Лобова-старшего, занялся его женитьбой. И, естественно, всё прошло вполне удачно, перечить ему никто не посмел. К тому же Теплов, которого назначили главой канцелярии Правящих Особ, решил переложить часть собственно канцелярских забот на нового заместителя, а им и стал Лобов-старший. Так что столь замечательное карьерное и семейное продвижение подвигло Артемия Ивановича на смену места жительства — старый дом уже не подходил для ещё нестарой супруги коллежского советника.
А на время поиска нового жилья, для всё ещё не выздоровевшего Алексея сняли дом недалеко от Большого Императорского дворца. Здесь отставной офицер и грустил — рука побаливала и плохо двигалась, слабость одолевала, и размышления о будущей судьбе бездельного инвалида просто сводили с ума.
— Алексей! Господин майор! — Лобов привстал в кресле, разглядывая, кто это его окликнул. Новый чин секунд-майора он получил за участие в подавление мятежа и спасение генерала Вейсмана, но так молодого человека ещё никто не называл, всё-таки он в отставке и вдали от общества.