Бедолаги
Шрифт:
— Отчего эта дурища не открывает? — рыкнул дядька.
— Шел бы ты в задницу, — последовал ответ.
Улица, промытая дождем, сверкала. Изабель не пошла в душ, не переоделась со вчерашнего дня. Элистер ушел когда-то ночью, ясно, что он, как и Якоб, давно уже в конторе и занят чем-то — чем-то далеко не новым, но что на свете ново? И ничего в этом хорошего нет, разве она такого себе желала? И Изабель внезапно ощутила острую тоску по Берлину. Унижение, испытанное и прочувствованное ею в последние дни, не ушло. Она старалась об этом не думать, но волей-неволей спрашивала себя, когда же вернулись родители
Улицы тут не темнее берлинских, но в окнах почти не видно света, и таблички на санскрите вселяют в нее неуверенность. В любом доме, наверное, беженцы или женщины, превращенные в рабынь. Мужчины пристально ее разглядывали, подростки пытались вступить в разговор, заманивая в рестораны — бенгальские или индийские, и нет им числа. Это не первая ее прогулка в Ист-Энд, но первая прогулка в одиночку. Заглянула в одну, в другую лавчонку (широкие вышитые балахоны, куртки с капюшоном, сапоги убийственных цветов), купила в индийском супермаркете деревянную ступку, постояла у витрины книжного, поглазела на кассеты и диски, спрашивая себя, на чем, собственно, держится слава этого района с его полуразрушенными, полудеревенскими домами. Неприветливо и безотрадно. Исполинского роста мужчина увязался за нею, пришлось искать убежища в какой-то забегаловке на Брик-Лейн; у зеркальной стены напротив прилавка она съела бублик и выпила два стакана горячего крепкого чаю, а исполин следил за ней через окно таким жадным взглядом, что впору было пригласить его внутрь и тоже предложить чаю. Хозяйка, как угорелая носившаяся между кассой, колбасками и огромным куском мяса на вертеле, краем глаза наблюдала за ней.
— Ничего, он сейчас уйдет, не волнуйся. Все когда-нибудь кончается.
Изабель кивнула, не зная, правильно ли ее поняла.
— Это ж не твой? — уточнила хозяйка. — Не твой дружок, я хочу сказать. — Отрезала внушительный кусок мяса, разделила на порции. — Вот так и надо, кусочками, а не целиком. Муж, любовник, друг, приятель. Так оно лучше для всех. А у тебя такой вид, будто миску из-под носа увели.
Изабель нерешительно подошла ближе к прилавку:
— Мы тут всего два месяца.
— То-то я и слышу. Из Германии, так?
— Из Берлина.
— Знаешь, у меня дочка твоего возраста, тоже красивая, и уж точно хорошая девочка. И тоже вот такая недотрога, мол, отойдите все! Только из-за войны она всё куда-то ходила, по полдня пропадала, но это ведь дело принципа, правда? Ты про себя подумай, мам, — так она говорила: первый тебя бил, второй бросил, а ты тут годами надрываешься. Подумай, мам. Я-то, по правде, обоих любила, хотя толку от них чуть. За одним бегом побежала, рыдаю, и что? И я ей говорю: зато ты у меня есть. Хочешь, чтоб у тебя было по-другому? Ну и отлично. А в итоге что вышло? Да ничего.
— Родить еще может, если она моего возраста.
— Так не хочет она, а если захочет, что изменится? Рассказываю тебе, потому что ты на нее похожа. Тоже невезучая. А где-то жизнь кипит. Да мне все равно. Как ни крути, ничего хорошего.
Изабель взглянула в окно, на улице пусто.
— Не мое дело, но ухажер твой смотался. — И хозяйка кивнула напоследок, всем видом показывая, что хватит с нее, с Изабель, чаю, тепла в холодный июньский день и разговоров. Направилась в глубь помещения, где на здоровенных
Изабель забыла у нее купленную ступку, но возвращаться не хотелось, все-таки полкилометра. Флаш-стрит, Пламберс-Роу — не ближние концы, тут галерея, там типография, есть на что взглянуть. Две девушки в коротеньких, едва прикрывающих бедра юбчонках двигались ей навстречу, не уступая места на тротуаре, спихнув ее на мостовую. Она свернула в переулок и окончательно потерялась, зато обнаружила телефонную будку, набрала номер конторы, но Якоб ушел на прогулку с Бентхэмом, как сообщила Мод, а Элистер на месте, он-то и назвал ей ресторанчик на Пламберс-Роу, где они все втроем могут встретиться через час:
— Ты вернись в галерею Уайт-Чепел и спроси дорогу. Или мне приехать за тобой?
Но первым она увидела Якоба и побежала ему навстречу, будто он и есть избавитель и рыцарь, готовый мужественно ее защищать. Якоб для начала заключил ее в объятия, а потом кратчайшим путем вывел к ресторану «Бенгальская тайна», где Элистер уже стоял в очереди перед входом.
— Тут всегда очередь, но не зря, вы сами увидите! — воскликнул он вместо приветствия.
Их провели к свободным местам и тут же уставили столик яствами по заказу Элистера: мясо, и овощи, и рис…
— Весь Лондон жует и жует, одни только вы мало едите, — заметил Элистер.
— Зато мы потом зайдем в бар и что-нибудь выпьем, — возразил Якоб, явно пребывая в отличном настроении.
Однако Элистер все чаще приглаживал шевелюру, бледнел, бледнел и под конец заявил, что ему срочно надо домой. Обнял их обоих и был таков. Якоб и Изабель еще раз заблудились, плутали по улочкам, держась за руки, а потом остановили такси.
Наутро Изабель проснулась в спокойном и ясном расположении духа. Дни идут своей чередой, думалось ей. И в соседней квартире тишина. Но, увы, у забвения тоже есть свои противники, свои соперники. Стоило Изабель подойти к окну, встать в дверях, как на улице появлялась Полли. Однажды она прыгнула на подоконник первого этажа, замяукала, пытаясь привлечь внимание Изабель, и тут же исчезла.
Несколько дней подряд Изабель сидела, не отрываясь, за работой, выходила только за покупками, созванивалась с Петером, с редакторшей детского издательства, с молодыми людьми, которые выпускали аудиокниги и пришли в восторг от ее эскизов. Говорила и с Андрашем. Тот вернулся из Будапешта мрачный, как будто потерпел поражение. Но ведь он сам принимал решение, нет? По голосу Изабель поняла, что есть и другие причины мрачного его настроения, но уточнять не стала, ведь ответ может и ей отрезать пути отступления. В отличие от нее, Андраш спросил напрямую: «Что с тобой? Где твой голосок со школьным ранцем за спиной? Почему ты так изменилась?»
Изабель доказывала, что все у нее хорошо, оно и действительно так, но все-таки Андраш прав. Она изменилась. Но как — она не знала. И что это означает, не знала тоже. «Кажется, ты всю свою прежнюю жизнь считаешь тоской и скукой, — напирал Андраш. — А Якоб, что там с Якобом?» Изабель не нашла ответа.
Якоб вернулся домой около девяти. Поужинали, и он сразу спать. Он не задавался вопросом, отчего Изабель вдруг стала такой домовитой. Наверное, ему это даже нравилось. Обнимутся ласково, вот и ладно.