Бедолаги
Шрифт:
Там, в доме, темны все окна. «Но Изабель ничуть не лучше меня, — доказывал себе Джим. — Спихнула кошку с подоконника, полная ненависти, а наутро и думать забудет. Потому что ей все равно». Нет уж, завтра он ее найдет. Завтра он ей это припомнит. Она ведь ничем не лучше его самого.
31
Газоны уже окрасились в буроватый цвет, но на солнышке было так тепло и приятно, что они сели у пруда выпить чаю.
— Конечно, — заметил Бентхэм, — кофе здесь плохой, да и чай тоже.
Взял у Якоба с тарелки маффин, откусил половинку и сидел,
— Не сравнить, конечно, с настоящим, традиционным чаем. Раньше мы катались на лодках, потом домой, а там экономка уже накрыла стол: кекс, джем и, конечно, тосты. Требовала, чтобы мы ели фрукты. Хвасталась своим здоровьем, никогда, дескать, не болею. Это, кстати, правда: простуды у нее в жизни не бывало. Но зато потом образовалась опухоль, и такая она стала странная…
— Злокачественная опухоль? — переспросил Якоб.
— Нет, и даже не в мозгу, но все равно она стала чудить. Мы старались как можно дольше ничего не замечать, но в один прекрасный день она взяла и изрезала все диваны и кресла. Сама ужаснулась на другой день и написала нам письмо: прошу, мол, меня не искать. Грэхем так огорчился, да и я тоже. Ножом вырезала какой-то знак на шкафу, и мы долго думали, не надо ли отреставрировать этот шкаф.
Бентхэм отломил еще кусочек маффина, бросил утке и продолжил:
— Жаль, что теперь почти нет воробьев. Кто-то мне говорил, что «воробей» на иврите «дрор», что означает — свобода. Но кажется, и она покинула страну. С тех пор как я знаю ее имя на иврите, свобода мне стала еще милей.
— А вы действительно не пробовали найти вашу экономку?
— Нет. Мы нашли, точнее, Грэхем нашел возможность поддержать ее иным способом. А шкаф оставили, как есть. Прошлое всегда найдет объекты, позволяющие его прочитать.
— А правда ли, что ваша фамилия — Бенсхайм? — спросил Якоб.
— Правда. Родители просто придумали английский вариант, Бентхэм. Несколько лет назад я даже съездил в Германию, посмотрел на родной городок. Красивое место.
Ветер стал чуточку сильнее, мальчик осторожно спустил парусник на воду, белый парус подозрительно наклонился, но киль удержал равновесие, и, когда мама со смехом подбежала к сыну, было уже поздно, парусник уже ушел в плаванье, окончательно выровнявшись и набирая скорость. Только мальчик не сообразил, что кораблик теперь не достать, и гордо улыбался матери, и так они стояли рука в руке у воды, а кораблик плыл к другому берегу, и, наверное, там его и выловят. Якоб глаз не мог отвести от матери, так она напоминала ему Мириам. Выпрямившись во весь рост, стояла она на берегу, и Якоб подумал, что если дело кончится слезами, то уж эта мать сумеет утешить сына. С радостью он почувствовал, как понравилась эта сценка и Бентхэму. Тот тронул его локоть и продолжил рассказ:
— Весной пейзаж там великолепен, так хорошо, так красиво. Вот было бы прекрасно проводить в горах каждую весну, всякий раз заново восхищаясь природой, насколько человек вообще способен чем-либо восхищаться. А что на свете лучше восхищения красотой? Пусть и тленной, пусть и продажной. Я всерьез рассматривал этот план. Есть там один домик, маленькая вилла, которую мне могли бы с удовольствием сдать.
— А ваш друг?
— Был совершенно согласен, и — в отличие от меня — непредвзято. Но потом он погиб. Вот уж никогда не думал,
— Кроме матери, у меня никто не умер.
— Но и этого довольно в вашем возрасте, не так ли? И дело не в боли, пусть даже мучительной. Дело в слепоте, в желании не открывать глаза, не видеть ничего, способного отдалить тебя от образа любимого человека. Много времени проходит, пока поймешь, что это прошлое, его нельзя коснуться и нельзя изменить, как ни старайся. Пока поймешь, что утратишь все, если не примешь прошлого с этим неумолимым расстоянием. И особенно страшно, что это расстояние — от тебя до другого.
— И до тех, кто жив?
Бентхэм рассмеялся:
— Вы имеете в виду, что они важнее? Да, вы правы. Но я из тех, кто вырос на абстрактной географии. Мой родной дом существовал в виде фотографий, адреса, названия, но был недостижим. Я знал досконально любой изгиб лестницы в нашем франкфуртском доме, но не по памяти, а по картинкам, как и комод на втором этаже, как и зеркало над ним. Для меня все это оставалось воплощением идеальных пропорций, осмысленного порядка. В Англии я не нашел ничего подобного. Сначала нужно понять, что по возвращении обнаружишь все другое, новое, в этом и суть диалога с ушедшими, с тем, что утрачено навеки.
Якоб поискал взглядом молодую женщину с ребенком. Они стояли на другом берегу, мальчик нашел палку и наклонился к воде, мать держала его за руку, помогая достать палкой как можно дальше.
— Не представляю, как можно остаться здесь навсегда, — заявил Якоб. — Хотя я бы рад остаться. Мне тут нравится.
— Да, но зачем оставаться?
— Мне кажется абсурдным зависеть от того места, где родился.
Бентхэм засмеялся:
— Только это место не выбирают. А остальное все-таки можно выбрать, — сказал он, вставая. — Давайте-ка пройдемся еще немного. Избавлю вас хотя бы от заключения моей бесконечной речи. Впрочем, его и нет — заключения, я имею в виду. И вообще я, честно говоря, люблю этот парк, о — смотрите-ка! — те двое так и стоят, пытаются выловить свою лодочку. Однако виски сейчас не помешает. Любимая моя привычка.
Они пошли в юго-восточном направлении, пересекли Девонширскую улицу. Бентхэм держался на полшага впереди, Якоб молчал. В пабе пожилой официант приветствовал Бентхэма коротким кивком головы и тут же принес два виски.
— Мод была бы недовольна. Не из-за этого виски, а из-за следующего. Как приятно, что вы такой терпеливый собеседник. А я-то и не спросил, как дела у вас и у жены.
— Дела у нас хорошо, — ответил Якоб и замолчал, улыбнулся. — У меня действительно все хорошо.
Бентхэм сидел с видом довольным, нонесколько рассеянным, стакан в руке. «Я счастлив», — хотел было сказать Якоб, но эта фраза вдруг представилась ему марионеткой, которую можно поставить на стол, и она простоит секунду, не больше. Ну и что? Можно помочь ей сохранить равновесие, поддержать одним пальцем.
— Но вообще — с ума сойти, как подумаешь, что я изменил всю свою жизнь, — закончил объяснение Якоб.
— Вы имеете в виду: изменил, но сам не знаю что и как?