Бедовый мальчишка
Шрифт:
Через минуту, покосившись на Клавку, он заметил, что она сделала то же самое: лежала на спине, чуть-чуть шевеля раскинутыми в стороны руками.
— Правда, как будто на перине? — успел крикнуть Родька, пока очередная волна снова не захлестнула его.
А потом они поплыли, и Родька все время был рядом с Клавкой. Теперь она держалась на воде молодцом. Да и волна тут гораздо тише, не то что на середине Воложки.
Вблизи берега их обогнала моторка, ведя на буксире остроносый дощаник,
— Смотри, Клавка, ежа поймали! — закричал Родька. Еще минута, и он уже стоял на каменистом дне и махал рукой подплывающей Клавке.
Течение снесло их к тому самому месту, где они спрятали в лопухах свою одежду.
На берегу стоял Петька, успевший уже одеться, и ворчал, ругая их за то, что они долго, как лягушки, барахтались в этой «пресной луже».
— На море бы вас, да в штормишко. Посмотрел бы я тогда, что с вами стало, — говорил он, хотя сам — и это было всему свету известно — на море тоже ни разу еще не был.
Но Петьке не возражали. Приплясывая, Родька стал отжимать трусы, а посиневшая Клавка тотчас схватила полотенце и, присев на край старой дырявой лодки, доживающей свой век на камнях, прикрыла им плечи. Она отдыхала, полузакрыв свои глаза — такие влажные и такие зеленоватые, как вот эта плескавшаяся о гальку вода.
Когда тронулись домой, Клавка, шагая рядом с Родькой позади Петьки, беспечно сшибавшего прутом головки белой кашки, вдруг взяла Родьку за руку, повыше локтя, и крепко-крепко ее пожала.
Глава вторая
Родька перемахнул через перила веранды и прислушался. Вокруг ни звука, ни шороха.
«Эта соня Клавка все еще дрыхнет, — подумал он. — А хвалилась вчера: «Я раньше тебя встану завтра».
Поплевав на ладони, он обхватил руками гладкий столб и заскользил вниз.
До нижней, Клавкиной, веранды оставалось метра полтора, когда Родьку кто-то схватил за ногу и зловеще прошептал:
— Ara, попался!
— Пустите, а то я грохнусь! — с перепугу тоже шепотом сказал он, напрягая силы, чтобы не разжать саднившие ладони.
Раздалось «ой!», и ногу отпустили.
Очутившись внизу, Родька чуть не рассмеялся. У косяка двери, закрыв руками лицо, стояла ни жива ни мертва Клавка. Оказывается, они напугали друг друга! Но Родька постарался сделать вид, будто он и не думал пугаться.
— Ты готова? — спросил он. — Пора трогаться!
Все еще не отнимая от лица рук, Клавка еле слышно проговорила:
— Я думала… вор от вас лезет. Сердце прямо в пятки ушло.
— Ну да, придумывай! А за ногу меня так цапнула — я чуть кубарем не полетел!
Родька подошел к Клавке и попытался отнять
— Не надо, — попросила Клавка, и Родьке почему-то стало не по себе.
Он неумело и застенчиво провел своей горячей ладонью по ее руке, и тотчас чего-то смутившись, сказал нарочито грубо:
— Ну, чего надулась?
Клавка чуть-чуть раздвинула пальцы и посмотрела на Родьку в узенькие щелки.
— Ты теперь… всегда со второго этажа таким манером будешь спускаться?
— Это я так… чтобы размяться перед дорогой. Клавка опустила руки.
Родька не выдержал ее сердитого, как Петька говорит, «морально воздействующего» взгляда и отвел глаза в сторону.
— А дядя Вася идет? — спросила Клавка.
— А он, наверно, у подъезда нас ждет.
— Что же ты раньше не сказал?.. Только я, знаешь, еще не завтракала.
— А мы тоже нет. — Родька похлопал по оттопыренным карманам штанов. — Смекаешь? В лесу подзаправимся!
У Клавки вдруг весело заблестели глаза.
— И верно. Подожди, я мигом…
У подъезда ребят и на самом деле уже поджидал отец Родьки, закрывая своими плечами дверной проем. На шаги он обернулся, и Клавка увидела широкоскулое, в морщинах лицо — такое вот лицо, наверно, будет и у Родьки годам к сорока. И лишь глаза, по-детски доверчивые и любопытные, были у Василия Родионовича точь-в-точь как у сына.
— Ба, да он из чужой двери выходит! — сказал Василий Родионович, обращаясь к Родьке. — Что-то я не видел, когда ты со второго этажа спускался.
— А я, папа… прямым сообщением с веранды на веранду!
— Вот акробат!
Но тут затараторила хитрая Клавка:
— Доброе утро, дядя Вася!.. Дядя Вася, а мы как пойдем: по берегу или сразу в горы полезем? А что у вас в рюкзаке?
Отец Родьки прикрыл ладонями уши. А когда Клавка умолкла, он сказал:
— Давайте-ка, ребята, тронемся. А дорогой… у Клавы, по глазам вижу, в запасе еще миллион вопросов, мы их все по косточкам и разберем. Идет?
— Идет, дядя Вася! — И Клавка быстро пошла рядом с отцом Родьки, зашагавшим по-солдатски легко и споро.
Хмелевой овраг считался одним из самых глухих углов в Жигулях. Склоны оврага, его узкое извилистое ложе — все заросло здесь чахлым осинником, низкорослым кустарником и высоким дынником. Вершины тонких осин переплелись друг с другом, закрывая небо, и в овраге даже в солнечные дни всегда таился зеленый, будто в морском царстве, полумрак. Длинные стебли хмеля, обвивая стволы деревьев, устремлялись ввысь, к солнцу, но, добравшись до переплетенных между собой макушек, свисали над оврагом косматой гривой лешего.