Бег на тонких ногах
Шрифт:
Вскоре они утешались тем, что расстояния в наше время легко преодолеваются, а границы пересекаются. Поведение и этих слишком быстро утешившихся родителей с их едва скрываемой гордостью за своих детей, и самих иммигрантов, глухих и равнодушных ко всему окружающему, заставляло усомниться в строгой необходимости иммиграции молодых людей. Много книг написано об успехах иммигрантов в благосклонных к иммиграции западных странах, в том числе самими мигрантами. Но никто не может утверждать, что раскрыл секрет этих успехов, – все только сходятся во мнении, что молодые
Был ли я по природе своей более честолюбив, чем другие? Был ли чем-то воодушевлён в тот вечер, когда бессильно прижимался к спинке скамейки в темноте городского парка? Я знаю одно: молодой иммигрант не должен сравнивать себя с другими, делать какие-либо поспешные заключения и выводы. Он не должен оглядываться назад, пытаться что-то вернуть или исправить, как не должен думать о возвращении. Иначе он может очень легко впасть в депрессию, не столько от тоски по родине, сколько от того, что никто не может понять его печаль, или прийти в ярость и вне себя захотеть иммигрировать во второй раз, теперь уже в другую страну, например, из Бельгии в Америку.
Допускать этого нельзя, так как на самом деле иммигрант никогда и нигде не сможет испытать удовлетворение от своих малых или больших иммиграционных успехов.
Мне не удалось уснуть в ту мартовскую ночь 2002 года. Утром я вышел из отеля и остановился под навесом. Набрал полный рот сероватого ватного воздуха и, приободренный уютным натяжением джинсов, отправился в путь. Перед тем как свернуть на узкую боковую улицу, бросил взгляд на выступающий навес отеля. Мне никак не удавалось избавиться от нервной дрожи в плечах.
Я шёл в направлении северного вокзала и издалека увидел растянувшуюся на полквартала колонну стоящих в очереди людей. Темнокожие мужчины (женщин было мало) казались придавленными к тротуару стеклянным фасадом многоэтажного дома. Жёлтый свет окон и фонарей лужами разливался на асфальте, черные силуэты наступали на световые пятна и застывали в неподвижности. В очереди я стоял между пожилым африканцем и двумя низкорослыми жёлто-чёрными тамилами.
Глава седьмая
Первая попытка трудоустройства
С жильём мне откровенно повезло: меня направили в маленький приморский городок и выделили отдельную комнату в общежитии для беженцев. В первые дни я выходил из трехэтажного здания, как выходят в свет, бродил по улицам до первой усталости и радовался всему вокруг себя: изгибу тихой улицы, благообразию пожилого пешехода, самоуверенной походке молодой женщины, причудливости фасадов и подстриженной изгороди городского парка. Моим любимым местом отдыха была детская площадка на набережной. Я сидел там на скамейке, читал книгу или просто щурился от солнца. Дети были в школе, их родители – на работе. Ближе к полудню на площадку приходили поодиночке мои знакомые из общежития: тунисец, армянин, албанец, болгарин и румын. Мы неустанно обсуждали перипетии с получением документов. Это были рассказы с навязчивыми подробностями и неожиданными поворотами сюжетов.
Государственная служба общественного благосостояния располагалась неподалеку, в отреставрированном средневековом замке. Моя социальная ассистентка Катлин – сорокалетняя фламандка в застиранных джинсах, висящих на нижней складке живота, – во время нашей первой беседы сосредоточенно смотрела на исторический холст в массивной раме, висящий на стене за моей спиной.
– Скажите для начала, не противоречит ли уборка санузлов и душевых кабин вашему культурному воспитанию? – спросила она, сморкаясь одной ноздрёй в листок туалетной бумаги.
– Противоречит, – последовал незамедлительный ответ. – Я вырос в заповедных белорусских лесах. Мои родители-зоотехники разводили зубров.
Катлин высморкалась второй ноздрёй и уже было открыла рот, чтобы перенести нашу встречу на следующий месяц. В этот момент я её перебил:
– Я бы хотел работать на свежем воздухе, в поле, собирать… клубнику…
Моя «клубника», «клубника» в списке сезонных работ Катлин и «клубника», созревшая на близлежащей ферме, выстроились в один ряд, небесный аппарат фортуны вздрогнул и беззвучно заиграл всеми цветами радуги.
– Имеется вакансия по сбору клубники, – сказала Катлин, отрываясь от монитора и косо посматривая на меня, – добраться до места работы можно на первом утреннем автобусе. Перед тем как получить бесплатный проездной, полагается пройти трехдневный курс по развитию навыков чтения расписания общественного транспорта. Согласен?
– О’кей-докей.
– После подписания контракта ты не можешь оставить работу без уважительной причины, иначе к тебе могут быть применены финансовые санкции, – предупредила Катлин.
– Простите меня за всё заранее, – пошутил я и подписал рабочий контракт.
Хозяин клубничной фермы Патрик – сутулый косоглазый мужлан с хищным, крючковатым носом и узким лбом – хмуро взглянул на меня одним глазом (второй смотрел в сторону кукурузного поля), пожал мне руку, забрался в трактор и уехал. Я остался стоять в облаке выхлопных газов рядом с женой фермера, по-сестрински похожей на мужа. Она назвалась Хильдой, криво улыбнулась и провела меня в сарай – место моего ночлега. Там, следуя её указаниям, я должен был оставить рюкзак и немедленно выйти на работу в поле.
Поле начиналось от сарая и ровными рядами зрелой клубники уходило к горизонту, где едва виднелись две согнутые фигурки. Я оглянулся. Хильда исчезла. Должно быть, пошла в свой добротный кирпичный дом с широкими окнами готовить наваристый обед. Патрик отчаянно махал мне, привстав на тракторе. Легкий ветерок поигрывал одной из моих упругих прядей. Я выдержал долгую паузу перед тем, как приступить к работе. Неуступчивость – незаменимый здоровый рефлекс всего живого на земле.
Конец ознакомительного фрагмента.