Бег в золотом тумане или Смерть за хребтом
Шрифт:
За третьим, последним, завалом в тусклом свете карбидных ламп мы увидели первые плоды Фединых рук: у стенки, ногами к выходу, лежало высохшее тело Фединого напарника. Штольня была сухая, это и способствовало мумификации тела убитого.
Постояв над ним минуту, мы пошли вглубь. Перед поворотом в рассечку мы нашли вторую мумию – Васька-геолог сидел у стенки, опустив голову на левое плечо и перегородив проход ногами. Он был в обычном одеянии участкового геолога, то есть в выцветшей от солнца и бесконечных стирок штормовке, в разлезшихся и отремонтированных белыми капроновыми нитками брезентовых штанах на солдатском ремне,
– Великоватой, братан, спецуха тебе стала... – пробормотал я, разглядывая усохшие руки и ноги коллеги.
– Давай, давай, философ, потом помолишься, – торопя, ткнул меня в спину Сергей. – Там злато за углом, а он: “Бедный Йорик, бедный Йорик...”
Держа в вытянутых руках карбидные лампы, мы вошли в рассечку и встали перед забоем. И замерли от немыслимой картины. И чем более глаза привыкали к тусклому газовому освещению, тем невероятнее она казалась – практически по всему забою сверкало золото. Крупные, с ладонь, и мелкие, с ноготь, самородки блестели на поверхности белоснежной кварцевой жилы и под ногами в ее обломках. Мы не стали царапать ножами желтый металл, испытывая его на твердость и пластичность. Все было и без того ясно – опытные геологи недаром говорят: “Если сомневаешься, что это золото, то это не золото”.
Да, это было золото, много золота! Оно явно было приурочено к структурной ловушке – сверху, почти у кровли рассечки, кварцевая жила срезалась пологим коробчатым разрывом. Перед нами фактически был огромный самородок с включениями кварца! Последний навскидку занимал всего лишь процентов 50-60 от всего объема золотоносной породы. Знаменитая плита Холтермана – самый крупный в мире найденный самородок – была, вне всякого сомнения, поменьше!
Мы внимательно, сантиметр за сантиметром, осмотрели и обстучали кувалдой всю рассечку, но нигде больше, в том числе в кровле и в нижней части жилы, видимых выделений золота не обнаружили.
– Что будем делать? – опустившись на колени, спросил Сергей задрожавшим голосом.
– Что, что... Ясно, что! – ответил я, садясь рядом с ним. – Прекрасный материал для целой серии научных статей. Слава, докторские диссертации... Жирные шапки во всех газетах: “Найден Самый Крупный в Мире Золотой Самородок – Плита Чернова-Кивелиди!”, “Триста Килограммов Золота Передано Правительству Таджикистана!”. Или, ну все это к черту? Давай тогда взорвем сейчас свою мировую известность, продадим потом втридешева, бабам конфет накупим, тряпок? Водки? Остальное спустим в унитазы на Канарских островах? Вижу, ты против... А жаль... Но назвать самородок Плитой Кивелиди-Чернова я не соглашусь. Значит, будем взрывать!
– Взрывать! И немедленно, архисрочно, сию минуту! Хочу побыстрее набить этим карманы! Но, знаешь, жалко все-таки... Такая красота. Если потом я все потеряю, и черт с ним, не жалко, то одних воспоминаний об этом великолепии хватит, чтобы ни о чем никогда не жалеть...
– Да, ты прав... Глаза слепит и душу греет... А возни будет много. Не кварц же с собой везти, хотя придется. Надо отпалить здесь пару раз, посмотреть, что дальше будет, а потом – ручная разборка. Здесь, я вижу, можно довольно легко выдолбить три-четыре шпура. Оторвет на метр почти. Больше аммонита заложим – больше искрошит, а нам это на руку. Я этим займусь. Пошли на-гора.
– Иди один. Я есть не хочу и пособираю пока, что лежит. Потом накроет оторванной породой и придется разгребать. А с сушеными что будем делать? Давай, здесь их оставим – снесем в глубь штольни, пусть спят вечным сном?
– Давай. Слушай, а если там наверху уже гости из кишлака пришли?
– Что, что! Тащи их сюда – скажи, что золота навалом... На всех хватит...
И уже не обращая на меня внимания, Сергей опустился на корточки, вытащил из-за пазухи карманный фонарик и принялся выискивать в кварцевом крошеве мелкие самородки и складывать их в мешочки. Я тоже не мог отказать себе в этом приятном занятии. Заодно мы немного поговорили о возможных поворотах событий. Утолив в меру свою алчность, я вышел из рассечки, взял подмышку совсем легкого Васю и снес его к забою штольни. Другого покойника решил отнести туда же по возвращении.
Яркий, слепящий солнечный свет, приятное тепло земли, свежий воздух и заснеженные горные цепи, подпирающие голубизну неба, встретили меня как дорогого товарища. Люблю выйти к ним из затхлой тесноты и мрака штолен, сесть на подвернувшийся камень и, устало отерев руки и спецовку от приставшей рудничной грязи, закурить помятую сигарету!
Чай был уже готов. В тарелке аппетитно румянились сурчиные конечности. На камне, брезгливо отвернувшись от этой пищи богов, сидел с кружкой чая Нур, наш бывший пекарь из Дехиколона. Рядом с ним сидел другой пришелец. Степенный, широкоплечий, с цепкими немигающими глазами.
«Вне всякого сомнения, бывший пединститутский доцент, – подумал я, когда он представился школьным учителем. – Теперь, небось, в сложенной своими собственными руками кибитке учит письму и устному счету дюжину разновозрастных детишек».
Поздоровавшись, я спросил Нура о ситуации вокруг Дехиколона.
Он рассказал, что жизнь в долине идет как обычно, отары пригонят через несколько дней, а пока скот в округе пасут только местный. Я сообщил Нуру, что в этом году в долине Кумарха будет работать небольшая геологическая партия, и что рабочих из числа местных брать мы не будем. Но лично его, если он не боится работать в заброшенных выработках, я возьму баксов на пятьдесят. Потом я ему поведал, что в штольне, кажется, кто-то есть: в конце ее я слышал какие-то голоса и потому убежал.
Нур, конечно, подумал, что я его проверяю на смелость (знал – геологи-горняки любят травить байки о подземной нечистой силе), и сказал, что не ничего боится и может пойти со мной. Попив чаю, мы направились к штольне. Там я сунул в лаз голову и закричал:
– Эй-эй-эй, мертвый человек, выходи!
И подождав минуту, сказал:
– Что-то не выходит... Может, пойдем, посмотрим?
Нур счел, что за пятьдесят баксов можно и безрассудство проявить, и согласился. Я сунул ему в руки зажженный фонарь и пустил первым.
Это было кино! Сергей сделал все, как надо. Лишь только Нур миновал завал, из темноты восстала мумия. С диким воем бедный пекарь выскочил из штольни на четвереньках. Его безумные глаза ничего не видели, он ничего не слышал и не чувствовал. Когда Житник поил его водой, из штольни вылез Сергей. Подойдя к нам, он поздоровался с учителем и поинтересовался:
– Что тут у вас случилось?
– Вам лучше знать! – ответил односельчанин Нура, внимательно глядя ему в глаза.
Сергей присел напротив Нура, обхватил его за плечи и с тревогой в голосе спросил: