Бег в золотом тумане
Шрифт:
Мы заняли одну из комнат, с облупившимися обоями, прогнившим полом и обвалившимся потолком. Я подремонтировал всё, что сумел. Воздвиг из досок и старого матраса ложе. Лейла вымыла пол, подклеила обои и повесила занавески, найденные в комоде.
Жену и двоих детей Лёха отправил в Россию к знакомым. Обещал воссоединиться месяца через два. Но подзадержался. Домик, в котором он родился и вырос, могилы родителей, или ещё что-то, чего не выскажешь словами, не отпускали его.
Маленький, сухой, с внимательными глазами, он любил застолья,
пышных
Планы быстрого обогащения рождались в его кудрявой голове так часто, что времени на их претворение в жизнь не оставалось. Следствием этого маленького недостатка были: чёрный полуразвалившийся барак, еда - что бог пошлет, и задумчивые глаза мученика - мыслителя...
О разговоре в пивбаре я пока молчал. Таков был уговор с Серёгой. Но совсем ничего не сказать я не мог, потому что Лешке, как никому, нужна была какая-то надежда. Месяц назад у него по всему телу пошли язвы. Его пытались лечить, но безуспешно. В конце второй недели врачи развели руками: "Эффективных лекарств нет, и вряд ли они появятся в ближайшее время". Посоветовали двигать во Францию или Германию. Лёшка не внял добрым советам и пошёл на прием к Марусе, живущей поблизости и практикующей с помощью заговоров, спиртовых настоек и мануальной терапии. Она сделала всё, что смогла и чуточку больше, потому что, когда Суворов говорил о ней, его лицо делалось счастливым.
– - Скоро, Леша, у нас будет достаточно денег на хороший портвейн и приличную ливерную колбасу, - тихо сказал я, потом вынул бомбу "Памира" из видавшей виды пластиковой сумки и продолжил:
– - Возможно, наскребём и на лечение! Где-нибудь в Штатах...
– - Что-нибудь надыбал?
– - недоверчиво спросил Суворов, и в его глазах загорелся давно потухший огонёк.
– - Да, мой хороший! Наклёвывается экспедиция. Похоже, проклятые капиталисты интересуются оловом Кумарха. Надо бы туда сбегать и взять пробы. Как ты на это смотришь?
Лёха молчал. Пауза затягивалась. Тогда я с пафосом сказал:
– - Давай выпьем, Леха, за процветание всего человечества и его
представителей, то есть - нас с тобой!
Моё воодушевление передалось другу. По его лицу было видно, что мечты о процветании -- это святое, и трогать их, не помыв руки -- кощунство. Не сговариваясь, мы поняли, чего нам недостает в этот исторический момент!
Под аккомпанемент, противно капающей, ржавой воды, мы нашли стаканы, первозданная прозрачность которых, была подернута дымкой нищеты и убогости. Когда я взял в руку это хрупкое творение человеческого гения, мне показалось, что кусочек мутного стекла - моя Душа. Её, как и стакан, трогали разные руки...
Смою ли я когда-нибудь грязь, прилипшую ко мне? И чем?
Налив себе и Лёхе до краёв, я залпом выпил. Портвейн оказался
крепким. Мы крякнули и потянулись к тарелочке... Щербатая,
с зияющей трещиной, она гордо исполняла незамысловатую
обязанность: Кружочки чайной колбасы, несколько перьев зеленого
лука и великолепная гроздь винограда создавали аппетитный натюрморт,
достойный
Эту незамысловатую красоту, созданную Лёшкой в порыве радости, мы разрушили за полчаса. Лишь виноград напоминал о былой экспрессии живой картинки.
Лейла что-то готовила на кухне. Судя по запаху -- плов. Но не иранский, а наш, родной, среднеазиатский, из голубей, которых наш хозяин наловил во дворе с помощью большого медного таза. Деньги Лейла берегла для Москвы и мясом с рынка нас баловала не часто.
***
Покрутив головой и убедившись, что никого рядом нет, Суворов подмигнул мне и выдал:
– - Насчет олова и проклятых капиталистов ты это здорово придумал. Ценю! Но почему-то тебе не верю! Не то время. Чёрный! Сейчас в горы, ни за какие коврижки, никто не сунется!
– - Сунутся, Леха, сунутся. Мы первые пойдём...
Лешка долго смотрел мне в глаза, а потом выдал, словно просканировал мой мозг вдоль и поперёк:
– - Олово Юго-Восточной Азии вдвое дешевле. Даже я это знаю. Не надо лезть на высокогорье и штольни в мерзлоте ковырять!
А в тех краях... Все, что есть в тех краях, не считая
западного Таджикистана, -- это золото Пакрута, но его очень немного. Еще есть Уч-Кадо. Не темни, Черный, давай, колись!
Ну, в общем, я и раскололся. Может, и понадобится Лешка. Народа всякого он знает много, да и хата его может пригодиться для перевалки. В любом случае я подкинул бы ему зелёных.
Докопался до правды - пусть отрабатывает!
Перед сном я пытался уговорить Лейлу не ехать с нами. Просил остаться с Лешкой в "тылу". Она, будучи восточной женщиной, не спорила со мной, но в ее миндалевидных глазах блестели слёзы.
Беззвучные слезы всегда были аргументом слабого пола, и я сдался. Она тут же уселась ко мне на колени и начала приглаживать мои кудри, быстро лопоча по-своему всякие нежности.
Наши отношения с Лейлой последнее время стали проще. Я уже спокойнее любовался её неземной красотой. Быть рядом с ней
– вот единственное желание, ради которого стоило жить!
Когда мы оставались одни, наши руки начинали переплетаться в ласках. Сердца бились в унисон, а наши тела сливались в единый организм, имя которому - Любовь! Я до сих пор не могу понять, почему Лейла пошла со мной? Почему мужественно терпит нищету и неустроенность? И почему я не могу ради нее же, расстаться с ней?
***
На следующий день наша "святая" троица сидела в пивной. Бармен был другой и обслужил нас без "претензий".
Кивелиди опоздал почти на час и выглядел расстроенным. Выпив по кружке пива, мы заговорили о деньгах. Федя вынул из кармана пятьдесят долларов мелкими купюрами.
– - Если нужно, будут еще, -- ухмыльнулся он, продемонстрировав, полное игнорирование зубных щёток и паст.
– - А может не надо нам ехать куда-то, шкурами рисковать, -
мрачно улыбнулся Кивелиди, перебирая мятые зеленые бумажки.