Беглый

Сименон Жорж

Как он тряс его! Впоследствии кто-то уверял, что щеки у Ж. П. Г, были мокрые. Во всяком случае, линия усов перекосилась так, словно они были накладные, и, отпустив наконец мальчишку, Ж. П. Г, на минуту закрыл глаза.

Виаль лежал на полу и стонал. Шалун не ушибся, вероятно, даже не испытывал боли. Но, падая, он зацепился за скамью, и курточка его разорвалась еще на плече.

Ж. П. Г, растерянно смотрел на него, раздираемый противоречивым желанием не то прикончить мальчишку, не то попросить у него прощения.

Куртуа, сидевший ближе всех

к двери, выскочил во двор, чтобы уведомить директора.

Все знали, что за этим последует, мальчики понимали серьезность происходящего. Началось с опоздания на несколько минут, со смешков, подталкивания друг друга локтем. А теперь перед ними разыгрывалась подлинная драма.

— Встаньте, Виаль! — сделав над собой усилие, произнес Ж. П. Г.

Виаль на мгновение перестал скулить, бросил злобный взгляд на своего мучителя и опять забился в корчах на полу.

— Виаль, я приказываю вам.

Поздно! Во дворе раздались четкие, хорошо знакомые всему лицею шаги. За стеклянной дверью возник силуэт директора, и после секундной задержки та привычно скрипнула.

Ученики разом поднялись. Только Виаль продолжал лежать со слезами на глазах, перегнувшись пополам и держась руками за поясницу.

— Господин Гийом… — начал директор.

Фразу он не закончил. Лишь указал глазами на дверь.

— Виаль, отправляйтесь ко мне в кабинет.

Прошло еще несколько минут: директор послал за надзирателем и теперь дожидался его прихода. Наконец надзиратель явился, встал рядом со стулом Ж. П. Г, и скомандовал:

— Сесть!

Шаги в коридоре затихли. Антуан зашмыгал носом.

— Я слушаю вас, господин Гийом.

Ж. П. Г, следовало всего-навсего объясниться, встать в подобающую случаю позу.

— Я встряхнул этого мальчишку, — заявил он, указывая на ревущего Виаля, на верхней губе которого размазались сопли.

— Мне кажется, вы порвали на нем одежду.

Ж. П. Г, не ответил, и директор посмотрел на него с любопытством и беспокойством.

Учитель немецкого языка, видимо, не сознает всей серьезности положения. Хуже того! В его манере держаться замечается развязность, несвойственная ему и несовместимая с его должностью. Он слушает своего начальника вполуха и, кажется, только ждет случая удалиться.

— Какие у вас претензии к этому ученику, который, насколько мне известно, всегда был примерным во всех отношениях?

Виаль действительно был рекордсменом по количеству первых наград, но даже это обстоятельство не мешало Ж. П. Г, иронически воспринимать случившееся.

Директор не верил своим глазам. В кабинет, из которого он управлял многочисленными классами, никто еще не входил без почтительного трепета.

Будь Жан Поль Гийом пьян, и то он не мог бы держаться более вызывающе. Его поведение было настолько необычным, что на секунду директор допустил, что происшествие объясняется именно опьянением. Но можно ли предположить, что человек напивается в восемь утра?

И тем не менее… Перекосившиеся усы… Красные пятна на скулах… Непристойно сверкающие глаза…

Да, непристойно!

— Господин Гийом, прошу вас как можно подробнее изложить мне ход событий.

— Вы считаете, они того заслуживают?

Гийом не иронизировал, но ясно показывал, что ему на все наплевать.

Виаль поднял голову и отважился вставить:

— Отец подаст жалобу.

И что же? Учитель в ответ лишь пожал плечами.

Он преподает в Ла-Рошели семнадцать лет. Его неоднократно ставили в пример молодым учителям, позволявшим себе кое-какие вольности. Личная жизнь Жана Поля Гийома гармонично сочетается с общественной. Он ни разу не уличен в самом малом грешке.

И вдруг он повел себя, как.., как.

Не понимая, в чем дело, и отметая мысль об опьянении, директор начал склоняться к версии о внезапном помешательстве.

— Ступайте в класс, Виаль, — приказал он.

— Не пойду: у меня куртка разорвана.

— В таком случае можете отправляться домой. Передадите родителям вот эту записку.

Директор ровным почерком набросал несколько строк и положил записку в конверт.

— Я вскоре повидаюсь с ними лично.

Обычно цвет лица у Ж. П. Г, был бледный и тусклый.

Сейчас оно побагровело, как у человека навеселе.

— Идиотизм! — буркнул он, когда за Виалем закрылась дверь.

— Что вы сказали?

Ж. П. Г, не повторил, но директор его понял.

— Весьма сожалею, господин Гийом, что неожиданно увидел вас в столь неприглядном свете, несовместимом с вашими обязанностями. Хочу надеяться, что вы просто не отдаете себе отчета в последствиях инцидента.

Отец Виаля — муниципальный советник.

На этот раз никаких сомнений: Ж. П. Г, усмехнулся горькой, возможно, печальной, но, во всяком случае, презрительной усмешкой.

— Прошу выслушать меня внимательно. Завтра все местные газеты начнут трубить об этой истории. Нельзя допустить, чтобы на будущей неделе вы вели занятия в четвертом-б. Мне кажется, ученики терроризированы вашим необъяснимо грубым обращением.

Ж. П. Г, вздохнул. Он очень устал. Несколько раз нахмурил брови, словно пытаясь понять, где находится, но атмосфера директорского кабинета была ему слишком чужда. И он вел себя как человек, к которому обращаются на непонятном для него языке.

— Я вынужден подать докладную, и вы получите по меньшей мере выговор. Мне нужно от вас письменное объяснение для инспекции, которая…

Из кабинета директора не видно было ни дома, ни окна, на котором висело постельное белье. За окном вставал более строгий пейзаж — строения лицея. Солнечные лучи потухли еще метров за десять до дверей.

— Хочу надеяться, что вы действовали под влиянием мимолетной вспышки гнева. В общих интересах даю вам трехдневный отпуск по болезни, а там посмотрим. Мог ли директор представить себе, что г-н Гийом ответит ему с оскорбительной небрежностью:

— Как вам угодно.

Но именно так он и ответил. Затем по-простецки вытер ладонью лоб и, запинаясь, произнес: