Беглый
Шрифт:
Мадо не изменила своей манеры виснуть на руке спутника. В этом жесте — вся она. Ей вечно кто-нибудь нужен. Не затем, чтобы прокормиться. И не затем, чтобы брать от него. Напротив — чтобы отдавать самой!
Ж. П. Г, был убежден, что она содержит старика, штопает ему носки и вечером подает в кровать целебный настой из трав.
Это же Мадо! Конечно, она располнела. Талия больше не заметна. Тело от плеч до бедер — один сплошной квадрат, жировые складки просматриваются даже под платьем — из-за них оно морщит на каждом шагу.
Одежда Мадо не
Тем не менее они безмятежно шли вдвоем, почти как влюбленные, видимо рассказывая друг другу о своих немудреных делах.
Сегодня Мадо работала первый день и сейчас, вероятно, вводила своего друга в курс событий.
И Ж. П. Г, дошел до того, что, следя за ними, почувствовал глухую зависть.
Он не смотрел ни по сторонам, ни под ноги. Он видел лишь две спины да розовый затылок Мадо, оставшийся на редкость свежим, как, впрочем, все тело, белое и нежное, словно у младенца.
Дворцовая улица осталась позади. Они шли вдоль узкой улочки, выходившей к порту недалеко от маяка, там, где рядом выстроилось несколько ресторанов и кабачков.
Парочка, очевидно, хорошо знает Ла-Рошель. Они вошли в ресторанчик на углу, знакомый лишь завсегдатаям, — там всего полдюжины столиков.
Ж. П. Г, ни разу в нем не бывал. Обычно он проходил мимо с чопорным видом и устремленными вдаль глазами.
Как, интересно, он выглядит сегодня, блуждая без портфеля по городу? Ж. П. Г, увидел столики, покрытые бумажными скатертями. На каждом — судок для растительного масла с уксусом, горчичница, написанное от руки под копирку меню. Мадо села со спутником слева, у окна, раздвинула занавески и стала следить за суетой в порту.
Ж. П. Г, настолько отупел, что чуть было не угодил под грузовик. От трех перно руки и ноги у него стали вялыми, но возбуждение так и не прошло.
Вдруг он заметил идущего по тротуару Виаля — не сына, а отца, и, желая избежать объяснений, заспешил к Часовой башне, а от нее к набережной Майль.
Он вынужден вернуться домой. Это необходимо.
Дальше видно будет. Как и утром, он стремительно вошел в коридор, и ему показалось, что разговор в столовой разом оборвался.
Семья еще не села за стол. Никто в доме не позволил бы себе приняться за еду без него.
Стеклянная дверь в сад была открыта, на синем каменном пороге во всю длину растянулся кот. Антуан, только что рассказывавший об утреннем происшествии, опустил голову.
Чтобы рассеять неловкость, Элен тут же подала закуски и крикнула:
— За стол!
На закуску были редис и анчоусы. Подумав о судке для растительного масла с уксусом и горчичнице, Ж. П. Г, бессознательно поставил локти на стол, чего прежде за ним не замечалось.
Жена его была такой же толстой, как Мадо, но не столь розовой и хорошо сохранившейся. Она всегда выглядела несколько блеклой, словно ее окутывала серая пелена. Постоянно ощущала усталость, мало выходила из дома и слонялась из комнаты в комнату, жалуясь на свои немощи.
Ж. П. Г, машинально положил себе редису и грыз его, поглядывая в сад, где куры орпингтонской породы оставляли за собой на земле рыжеватые отметины.
— Сегодня собрала пять яиц, — объявила Элен, словно стремясь прийти на выручку отцу.
— Они обходятся дороже, чем на рынке, — уточнила г-жа Гийом.
Веки у Антуана покраснели. Он то и дело хлюпал носом, и выведенная из терпения мать наконец спросила:
— Разве у тебя нет платка?
Негромко тикали часы, в кухне булькала закипавшая вода. Элен встала и пошла за телячьими отбивными с картофельным пюре.
Но как ни потягивался кот, как ни золотило стену солнце, как непринужденно ни прислуживала Элен за столом, этот день нельзя было назвать обычным днем, завтрак — обыкновенным завтраком.
Почему г-жа Гийом не спросит прямо: «Что случилось утром?»
Ж. П. Г., пожалуй, и рассказал бы, но не знал, как начать. Он чувствовал, что за ним наблюдают и каждый из присутствующих, даже Антуан, понимает: отец не в своей тарелке.
Ж. П. Г, поправил усы, уверенный, что они смешно торчат, кашлянул и буркнул:
— Вчера мы тоже ели телятину.
— Позавчера, — деликатно поправила Элен. — Но это было жаркое.
Жена исподлобья бросала на него быстрые взгляды — так наблюдают за больным, которого не хотят волновать. Неужели его поведение настолько необычно? В конце концов Ж. П. Г, охватила паника: он старался ни на что не смотреть и ел так неловко, словно собственные руки стесняли его.
Он был у себя, но напрасно пытался внушить себе, что это его дом. Это было сложное чувство. Он вел себя как виноватый и словно ждал нападок или упреков.
Наконец завтрак закончился. Элен подала кофе в японских чашечках — свадебный подарок одного из братьев полковника.
Лишь тогда г-жа Гийом равнодушным голосом осведомилась:
— Что ты намерен предпринять?
Ж. П. Г, покраснел. Щеки и уши у него вспыхнули, глаза засверкали.
— Не знаю.
Что она хочет сказать? Что он может предпринять?
— Виали любят делать из мухи слона.
Антуан ушел к себе, предпочитая не вмешиваться.
— Да, — выдавил Ж. П. Г.
Как тяжело! Сейчас ему нужен человек, вроде той же Мадо, — человек, с которым можно посоветоваться, который поддержит в трудную минуту. И от одной мысли об этом он покраснел еще сильнее.
Отчего жена так смотрит на него? Почему не говорит откровенно?
Всегда одно и то же: процедит слово, потом другое и подожмет губы с покорным и грустным взглядом.
Стоит ли изображать из себя жертву только потому, что он задал взбучку какому-то сопляку?
Ж. П. Г мутило от всего этого. Он испытывал потребность бежать из дома куда-нибудь, где никто друг друга не знает.
— Уходишь?
— Да.
Полюбопытствовать — куда, она не решилась. Лишь вздохнула:
— Это очень, очень неприятная история.