Бегом на шпильках

Макстед Анна

— Натали, — говорит он. — Шоколадная паста для того и существует, что лопать ее прямо из банки. Намазывать ее на хлеб — это просто возмутительно.

Я улыбаюсь.

— Мне уже гораздо лучше. Но иногда бывают провалы. Например, вчера… — Извращенной части моего существа

хочется шокировать его жестокой, недостойной приличных леди правдой. — …Весь день я питалась как нормальный, здоровый человек, а потом вдруг выкинула эту штуку с шоколадной пастой, после чего пошла в ванную и посмотрела на себя в зеркало, — ненакрашенная, в пижаме, в руке ложка… И подумала: интересно, есть ли еще на свете другая такая женщина, которая сидит сейчас дома одна, пожирает «Нутеллу» прямо из банки, смотрится в зеркало, — и любит себя за это? Нет, в этом не было отвращения. Но и обожанием это тоже назвать нельзя. Мне хотелось, ну, ты знаешь… — я все-таки заставляю себя сказать, — сделать так, чтобы меня стошнило. Но я не стала. Я завязала. И горжусь этим. Но, Энди, все равно, это какая-то неправильная гордость.

Смотрю ему в глаза с вызовом. Он не прекращает массировать мою ладонь. И отвечает:

— Нэт. Забудь про «Нутеллу», забудь про зеркало, забудь про всех остальных женщин. И постарайся ответить всего лишь на один вопрос: любишь ли ты себя? Если бы ты с удовольствием отстреливала оцелотов за их мех или с наслаждением секла бы маленьких детишек, тогда у тебя была бы причина сомневаться в себе, в своей способности сопереживать другим живым существам. Если ты не делаешь никому больно, то при чем тут стыд? — Энди прокашливается. — Однажды, еще в колледже, я проснулся с ужасного похмелья, потянулся за стаканом с водой на тумбочке у кровати, и жадно выпил. Вот только туалет у нас был далеко, в самом конце коридора, и это была вовсе не вода, а как раз наоборот. Не самый удачный момент в моей жизни. Но, поверь, я все еще вполне нормальный парень.

Он поднимает мою правую руку и нежно, по очереди, перебирает каждый из пальцев.

— Это особенная рука. Она принадлежит одному очень дорогому для меня человеку. Но этот человек был очень небрежным. Невнимательно читал инструкции производителя. И посадил батарейки. И какое-то время не мог понять, что же в нем сломалось, а всего-то и надо было побольше внимания — к себе. И хотя человеку было неинтересно и скучно вчитываться в мелкий-мелкий шрифт инструкции, он все же преодолел себя и прочел еще раз все до конца. И теперь… — его голос снижается до шепота, — он работает просто прекрасно.

Я загоняю слезы в самую глубину горла. Мы долго-долго смотрим друг на друга.

— Знаешь, — тихонько произносит Энди, — со времен колледжа мои гигиенические привычки значительно улучшились. И я на девяносто девять процентов уверен, что ты ничего такого не подхватишь.

Я хихикаю.

— Эй, мой Прекрасный Принц. Я смотрю, ты умеешь убеждать. Кстати, в твоей старой комнате, под кроватью валяется один весьма отвратительный тапок. Пойдем-ка посмотрим, придется ли он тебе впору.