Бегом с ножницами
Шрифт:
— Сейчас речь не о моих волосах, — ответил я. — Вообще-то я действительно их красил. Хотел чуть-чуть осветлить. Так они будут выглядеть более естественно.
— Более естественно, чем твой естественный цвет?
Нет, Натали просто не могла понять этой основополагающей концепции. И никогда бы не смогла. Сама она с трудом заставляла себя мыть голову. Это единственное, что меня в ней отталкивало. Если бы она хоть чуть-чуть постаралась, то могла бы стать просто красавицей, а не такой вот толстой, безвкусной и неуклюжей растяпой. Я
— Что с тобой? — тут же спросила она.
Так я и знал. Она услышала то, что я подумал.
— Я ни о чем не думаю, — соврал я.
— Что?
— Что ты сейчас подумал? Твои волосы выглядели прекрасно.
Фу ты, черт.
— Так как же насчет Хоуп? — Я попытался сменить тему разговора.
— Пусть папа с этим разбирается.
В тот же вечер, когда доктор сидел перед телевизором, а Хоуп все еще лежала в подвале рядом с бельевой корзиной, в которой сидел ее кот, мы подробно объяснили доктору Финчу ситуацию.
Он слушал очень внимательно, время от времени кивая и произнося:
— Понимаю, понимаю.
Должен признать, что его профессионализм производил большое впечатление. Он и выглядел, как истинный психиатр. Правда, лишь до тех пор, пока не открыл рот и не заговорил.
— Давайте спросим у Бога, — произнес он.
Натали тут же, как автомат, подошла к каминной полке и сняла с нее Библию. Книга лежала рядом с помещенной в рамку черно-белой фотографией киношной вывески, которая гласила: «Сегодня: “Бархатный язык”».
— Ну так, давайте попросим совета. — Доктор закрыл глаза.
Натали провела пальцем по корешку и наугад раскрыла книгу.
Доктор опустил палец на страницу. Потом открыл глаза и спустил очки, до этой минуты сидевшие у него на лбу.
Натали вслух прочитала строчку, на которую попал палец доктора:
— И в те времена не было мира.
Доктор захохотал, от чего очки сползи на кончик носа.
— Ну, видите? Вот ваш ответ. Потрясающе!
— Я не понимаю, — пожаловалась Натали. — Что это значит? — Она уселась на диване поближе к папочке.
— Ну, — начал он своим хрипловатым баритоном, — думаю, Господь хочет сказать, что для всех нас, включая Хоуп, настали времена тяжелого стресса. А возможно, для Хоуп особенно. Вся эта история с котом, — он помахал рукой, словно рассеивая дым, — просто стресс. Я посове-товал бы не обращать на нее внимания. Пусть все разрешится само собой.
Все разрешилось на той же неделе, чуть позже, смертью. Мнения насчет ее истинной причины разделились. По словам Хоуп, «котик скончался от кошачьей лейкемии и старости». Я считал иначе: кот умер оттого, что в течение четырех дней сидел в подвале в бельевой корзине без еды и питья. Часть меня очень жалела кота, но лишь очень маленькая часть. Я начинал понимать, что если жить слегка в будущем — что случится дальше? — то можно не принимать настоящее близко к сердцу.
Через неделю я вошел в кухню и увидел, что Хоуп сидит на стуле возле печки. Взгляд ее казался совершенно пустым, а в руке она держала совок для снега. На дворе стояло лето.
— Зачем тебе совок?
Она вздрогнула и подняла на меня глаза.
— Ой, привет, Огюстен.
Я внимательно на нее посмотрел и поднажал:
— Ну так?
— Что «ну так»?
Я схватился за ручку совка.
— Что ты делаешь этим совком?
На глаза у нее навернулись слезы.
— Фрейд жив.
— Что?!
— Правда. Я шла домой и как раз возле двери кухни услышала, как он кричит там, под деревом.
Хоуп похоронила кота под одиноко стоящим во дворе деревом. Неделю назад.
— Хоуп, кот не умер. И ты не могла слышать, как он кричит.
Она разрыдалась.
— Но я слышала. Правда, слышала его голос. О Господи, я же похоронила его живым! — Она резко поднялась. — Я должна пойти и выпустить его.
— Нет, — отрезал я. — Ты не пойдешь. — Я встал перед дверью.
— Но я его слышала. Он меня звал.
Хоуп стояла, сжимая ручку совка, и дрожала. Только сейчас я заметил, что на ней вязаная шапка и зеленый шерстяной жакет. Что-то в ее мозгу закоротило. Она сейчас готовилась к Рождеству.
В ту самую минуту, когда она вышла на улицу, я позвонил доктору Финчу. Трубку сняла одна из его пациенток, Сьюзен. Финчу настолько нравился ее голос, что иногда, если Хоуп не было на рабочем месте, он уговаривал ее посидеть в приемной на телефоне.
— Мне необходимо с ним поговорить.
— Нельзя, он сейчас принимает пациента, — ответила она, изливая свой фирменный густой медовый голос, хотя на самом деле была просто крезанутой домохозяйкой, которая любила резать себя разделочным ножом.
— Сьюзен, позови его. Это правда срочно.
— В чем дело? — Сьюзен обожала драмы и кризисы.
Именно поэтому каждую неделю она попадала в комнату интенсивной терапии.
— Дело в Хоуп. Просто позови его.
— Ну ладно. — Она наконец сдалась. — Сейчас позову.
Когда Финч взял трубку, я сказал ему, что Хоуп сейчас на заднем дворе — выкапывает кота.
— Позови ее к телефону, — закричал он.
Я положил трубку на стол и пошел к двери звать Хоуп.
— Отец хочет с тобой поговорить! — крикнул я.
Она стояла поддеревом и, склонившись с совком в руках, копала. Повернулась ко мне.
— Да, иду. — Хоуп бросила совок и побежала в дом. Не знаю, что он ей сказал, видел только, как она кивнула.
— Хорошо, пап.
Еще покивала.
— Да. Пап, хорошо.
Лицо ее внезапно стало спокойным. Повесив трубку, она произнесла лишь:
— Пойду к себе в комнату, немножко посплю.
Я готов за тебя умереть
— Мохнатка Хоуп очень похожа на Форт Нокс. Совершенно недоступна.