Бегство из сумерек (сборник)
Шрифт:
Он как-то нерешительно промямлил:
— Ну что теперь говорить: тогда никто не мог… Неожиданно успокоившись, Сара проговорила:
— Не стоит прятать голову под крыло, дорогой: все произошло именно так.
— В ее тоне появилась безнадежность. — А теперь удираете, оставляя нас пропадать в оставленном вами дерьме. Он пожал плечами.
— Ты даже худший дезертир, чем сошедший с ума старик, мой отец. Потому что еще можно что-то сделать. Всем вместе.
Машина ехала уже по Стоквеллу. Солнечный свет почти исчез, но фонари на улице так и не зажглись.
— Это ты так расшумелась потому, что решила бросить меня, верно? — неожиданно спросил
— Нет, просто к слову пришлось. Ты, конечно, хорош в постели, но твой внутренний мир никогда не интересовал меня.
— Что ж, хоть и за это спасибо. Правда, хорошие партнеры на дороге не валяются — придется тебе поискать.
Она опять усмехнулась:
— Какой ты циник, однако.
— Уж не хочет ли леди здесь выйти? — ледяным тоном проговорил Райн и остановил машину.
Девушка попыталась хоть что-то разглядеть во мраке, а затем повернулась к Райну:
— А где мы?
— Это Бэлхэм.
— Не стоит так шутить, дорогой. Ты же обещал отвезти меня в Кройдон.
— Меня утомила твоя болтовня, дорогуша. Вновь откинувшись на спинку сиденья, Сара улыбнулась:
— Ты больше не услышишь ни слова — только изъявление благодарности на прощанье. В Кройдоне, разумеется.
Но в его мозгу решение уже получило точную формулировку. В сущности, некое движение мысли началось с того самого момента, когда Сара мельком упомянула о его тайне. Он не считал то, что хотел выполнить, преступлением: это был единственно возможный выход из безвыходного положения.
— Выходи из машины, Сара.
— Нет! Ты отвезешь меня домой! Ты же обещал!
— Немедленно оставь машину.
Сара попыталась поймать его ускользавший взгляд.
— Райн, ты… Боже мой, Райн…
Чтобы не смотреть на девушку, он потянулся к дверце с ее стороны, повернув лицо в сторону ветрового стекла, и нажал на ручку.
— Поторопись, Сара. Скоро ночь. Выходи.
— Так это всерьез?.. Дева Мария! Ты хоть понимаешь, что творишь? — И, не получив ответа, взяла сумочку и вышла из машины. — Мне не выбраться отсюда живой, Райн. Здесь царит преступная секта… изверги…
— Это твоя проблема, — возразил Райн.
Она сделала еще одну попытку как-то задобрить этого человека, говорившего о ее смерти таким безразличным тоном:
— Клянусь, Райн, я никому не расскажу о космическом корабле. Я правильно поняла? Ты именно этого боишься?
Все тем же бесцветным голосом бывший любовник произнес:
— Моя семья и друзья верят мне, и я не имею права рисковать.
Сара отшатнулась от машины, словно ее ударили, а потом хрипло рассмеялась и проговорила:
— Арифметика ясная: тринадцать больше единицы. Будь ты проклят, подонок! — И шагнула в темноту.
По-видимому, за то время, пока пара в машине препиралась, ее окружили неразличимые во мраке ночи безмолвные черные фигуры, И стоило девушке сделать лишь шаг в сторону, как она оказалась во власти людей, сделавших ненависть к женщине своей религией.
Сара страшно закричала, но тут же крик прервался, сменившись душераздирающим хрипом. Не услышав больше ни единого звука, Райн захлопнул дверцу и запустил двигатель. Прорезавший тьму свет фар осветил лицо Сары…
Голова несчастной девушки была насажена на шест, словно бы выраставший из черного кургана, вершиной которого служили окровавленные руки, сжимавшие основание шеста. У подножия живого постамента лежало ее прекрасное тело. Мертвые руки в последнем усилии сжимали сумочку.
Глава 17
Уже минуло двое суток с тех пор, как Райн очнулся на полу главного отсека. С тех пор он, практически не вставая, лежал в постели. Единственной заботой Райна стали его записки: он либо что-то торопливо писал в красном фолианте, либо спал, засунув его под подушку. Временами в каюту заглядывал Джон, чтобы спросить, не нужно ли что-нибудь больному, не настаивая на соблюдении корабельного режима даже для приема пищи. Это послабление больше всего нравилось Райну, поскольку теперь он был спокоен за судьбу корабля.
Прежде чем начать новую запись, Райн перечитал то, что написал прежде — как только смог держать ручку.
«Случившееся с Сарой искупается тем обстоятельством, что наш полет стал свершившимся фактом. Моя неосторожность и ее патологическое любопытство чуть не сгубили наш план: стоило этой бесценной информации просочиться за круг заинтересованных лиц — и можно было бы ставить точку. Так что я не раскаиваюсь в содеянном. В затее и так участвовало излишне много людей — и у нас, и в России. Это был своего рода интеллектуальный мост между двумя островками разума среди океана безумия.
Я часто задавал себе вопрос, поступил бы я с ней подобным образом, если бы она не разорвала нашу связь, — и не находил ответа. Хотя именно благодаря скандалу я и узнал, что она овладела нашей тайной. Значит, нет худа без добра. И еще — меня утешает то, что и Джозефина, и дети, и все остальные оказались вне всей этой грязи».
И все же, несмотря на «оправдательный приговор», тяжесть не желала проходить, и Райн тяжело вздохнул. Вероятно, на этот вздох и прореагировал бесшумно вошедший Джон.
— С тобой все в порядке? — с тревогой в голосе спросил он.
Быстро захлопнув журнал, Райн бодро ответил:
— У меня-то все нормально, а вот ты выглядишь усталым. Достается с непривычки? Джон слабо улыбнулся:
— Слишком долго спал. А так справляюсь. Если что случится, немедленно сообщу.
— Уж постарайся, чтобы ничего не случилось, старина, — шутливо возразил Райн уже отворившему дверь брату. Тот в ответ что-то пробурчал и покинул каюту, а Райн вновь открыл журнал.
«Я понял, почему мне снились дурные сны — из-за того, что на моих руках кровь. Прежде я как-то не задумывался об этом, считая происходившее чем-то вроде неизбежных издержек производства. Однако последствия оказались весьма тяжким грузом. Утешает лишь то, что ни на ком нет клейма соучастника.
Это правило я соблюдал и при захвате транспортного самолета „Альбион“. Правда, изначально я считал, что все обойдется без эксцессов, но не сделал поправки на национальную принадлежность пилота. К сожалению, он оказался ирландцем, то есть весьма возбудимым субъектом. Поэтому пришлось принять меры, когда этот головорез попытался силой отобрать у меня оружие. Кстати, о национальности. Я не расист, но всему миру известно, что чистокровные англичане выгодно отличаются от представителей других наций. Осознание этого никак нельзя считать расизмом. Во всяком случае, я всегда остро переживал, когда слышал об умирающих от голода людях в этих многочисленных лагерях для иностранцев. Возможно, что был путь что-то изменить, здесь претензии Сары вполне уместны, — но, скорее всего, болезнь зашла слишком далеко. Может быть, виноват и мой эгоизм, а ведь я, по словам окружающих, довольно прогрессивно настроенный человек. Так что же говорить о других?»