Бегство от бессмертия
Шрифт:
– Да. Уезжай домой. Возможно, тогда у меня еще будет шанс.
– Но почему ты так думаешь? Чем я тебе помешала?
– Твой детектив знал, что я в Майами. И если меня начнут искать, то прежде всего разыщут его и узнают, что ты тоже улетела в Майами. Будут идти за тобой по пятам, а найдут меня.
– Но мы же уехали из Майами.
– Да, но мы совсем рядом.
– Чем ты провинился, Бенни? Что тебя ждет, если ты попадешься им в руки?
– Смерть, - просто сказал он.
Она затаила дыхание. Ей хотелось заплакать, но плакала она в последний раз так давно, что совсем забыла,
– Я до сих пор еще привязан к жизни, - сказал он.
– Я стар, но здоров и бодр. Если бы меня оставили в покое, я мог бы прожить еще лет двадцать, а то и тридцать. Я прожил бы дольше, чем ты живешь на этом свете, Марита, если бы только они мне позволили. Но я, должно быть, старею, старею духом. Иначе бы я боролся. Я бросил бы тебя и нашел бы другое убежище.
– Но ведь ты не сделаешь этого?
– резко спросила она.
– Обещай, что не сделаешь!
Он покачал головой.
– Я ничего не могу обещать, Марита. Я должен бороться за свою жизнь.
На его плечо опустилась тяжелая рука:
– Бенджамин Райс, вы обвиняетесь в убийстве Ральфа Чарлза Коулмена.
– Позвольте мне сказать вам, мистер Райс, - ледяным голосом произнес адвокат, - что подобным поведением вы ничего не добьетесь. Меня наняли для вашей защиты, и я готов выполнить свой долг со всем усердием, каким бы оскорблениям вы меня ни подвергали.
– Да уж конечно, - сказал Бенни.
– Ведь платой за услуги будут деньги, заработанные проституткой.
Кенсель глубоко вздохнул.
– Если учесть, что сделала для вас мисс Хеберт, такое замечание свидетельствует о крайней степени нравственного падения.
– Оно свидетельствует об истинном положении вещей.
Кенсель задохнулся от возмущения.
– Неужели вы не понимаете, Райс, что эта... эта девушка любит вас.
– Да пожелай я забыть об этом, так мне уж, видно, никогда не позволят, - сказал Бенни.
Он снова сражался. Последняя ставка - на хитрость и изворотливость. Прежде всего надо отделаться от этого человека.
– Марита Хеберт - одна из самых замечательных женщин, которых я когда либо знал, - проговорил Кенсель.
– Как она могла так обмануться и полюбить такого человека, как вы, выходит за рамки моего понимания. Но поскольку ее чувства к вам - реальность, я готов поверить, что не все в вас зло.
– Весьма признателен, - произнес Бенни.
– Но мне не потребуются ваши услуги, Кенсель.
– Я буду защищать вас только ради мисс Хеберт. Смею надеяться, что вы попадете в газовую камеру, хотя собираюсь приложить все усилия, чтобы этого не случилось. Поскольку в данный момент обстоятельства вынуждают меня выражаться прямо и недвусмысленно, - сказал адвокат, и его и без того розовые щеки еще больше порозовели, - то вот что я хотел сказать вам, Райс. Тот факт; что двадцать лет назад вы убили такого человека, как Ральф Чарлз Коулмен, в чем у меня лично нет никаких сомнений, столь чудовищен, что я хотел бы быть вашим обвинителем, а не защитником. А ведь вы знали, на что идете. За какие-то жалкие три тысячи долларов вы оборвали жизнь одного из величайших деятелей нашего времени...
– Он был старым занудой, - задумчиво произнес Бенни.
– Крупнейший в мире специалист
– Меня никогда не признают виновным, и вы это прекрасно понимаете, сказал Бенни.
– Напротив, гораздо больше шансов, что признают. Несмотря на то, что полицию в свое время вполне устроила версия самоубийства, недавний осмотр комнаты ясно показал, что сначала Коулмен упал и лежал неподвижно, и только потом в него выстрелили. Вы этого объяснить не сможете.
– А почему я должен что-то объяснять?
– Да потому, что если не найдется никакого объяснения, то вас признают виновным. Как может человек покончить жизнь самоубийством, если он сначала падает, а только потом в него стреляют?
Бенни пожал плечами.
– Он поднялся, выстрелил в себя и снова упал.
– Нет. И в кабинете Коулмена, в который, кстати, с тех пор никто не входил, все свидетельствует об обратном. Падал только один человек и только один раз. А потом уже его застрелили. Застрелили, когда он лежал на полу. Сам он этого сделать не мог.
"Да, не мог, - подумал Бенни.
– И не делал, потому что я сделал это. Как забавна их непоколебимая уверенность, если учесть, что им не удалось обнаружить массу других несоответствий... Все эти чудодейственные полицейские методы не столь уж универсальны. Двадцать лет назад полиция поверили одной лжи. Сейчас они верят в другую. Может быть, еще лет через двадцать они наконец узнают правду".
За дверью камеры прозвучал голос тюремного надзирателя:
– К вам мисс Хеберт, Райс.
Бенни взял ее за руку и улыбнулся. Внезапная перемена в его поведении поразила Кенселя.
– Три четверти прессы на нашей стороне, - возбужденно говорила Марита.
– Они считают, что раз тебе больше ста, то опасности для общества ты уже не представляешь. О том, чтобы ты мог совершить еще какое-либо преступление за последние двадцать лет, и речи быть не может. Но они говорят, Бенни, о, я до сих пор не могу в это поверить... Я не верю, что ты убил. Ты не мог.
– Но я действительно убил, - мягко произнес Бенни.
– Марита, я очень рад, что ты здесь. Скажи, Марита, ведь твои желания совпадают с моими?
– Да.
– Я хочу умереть.
– Нет!
– прошептала Марита, а Кенсель с изумлением воззрился на эту старую лисицу, так быстро менявшую окраску своей шкуры. С Маритой Бенни был сама нежность.
– Не говори так, - шептала Марита уже более настойчиво.
– Ты не можешь, не должен умереть. Ведь ты любишь жизнь, ты все еще любишь жизнь.
– О да, - ответил Бенни, - но только если мне позволят прожить ее по-своему, на свободе. Раз полиция занялась расследованием жизни Бенни Райса - мне конец. Они проследят мою жизнь шаг за шагом, до того момента, как я начал работать консьержем у Коулмена, и неизбежно снова займутся делом о его самоубийстве. Содержание последних писем и телефонных разговоров Коулмена доказывает, что он собирался покончить с собой. Я в свое время смог направить расследование в выгодную мне сторону. Но что делать теперь, когда полиция располагает средствами вернуться к месту преступления и восстановить всю картину происшествия даже через двадцать лет?