Бегство (Ветка Палестины - 3)
Шрифт:
3. Меня особенно настораживает приобщение к иудаизму маленьких детей, хоровое заучивание текстов. Отдает детсадами сталинских лет - "Ленина не видела, но я его люблю..." Не лишаем ли мы малышей божественной свободы выбора пути? Не сужаем ли мы их мир?
Саша все еще стучал на "Ундервуде", а пункт уже шел двадцатый... Петр кончил читать, произнес с веселым удивлением:
– Последним Фомой неверующим в иудаизме был Спиноза. Ты - следующий? Петр поглядел на Сашу, Саша на Петра, и оба расхохотались.
Перекусили, выпили украинской
– - Погонят тебя с такими вопросиками из Ешивы, как пить дать, - заключил Петро.
– Ешива в черной кипе, ортодоксальная, американская, с гонором...
– Тогда мне там нечего делать. Надо определиться... Тем более, есть у меня делу к раву Исраэлю-Ною.
– Грабеж?
Саша вздохнул тяжко, сказал, понимает власть раббая на банки не распростарняется, но... хоть посоветует что-то.
– ... Иначе "амуте" крышка.
– Пойди к футболисту, - посоветовал Петр.
– Что он скажет? "Футболистом" Петро называл рава Бенциона, заместителя Ноя. Бенцион или, в просторечии ешиботников-американцев, Бен, когда-то, и в самом деле, считался звездой регби, американского футбола. Ныне "футболист" был тонким знатоком Торы, организатором последнего конгресса теологов. Там его Петро, пробравшийся на конгресс, услышал и зауважал.
– Нас с тобой в иудаизм затолкала Лубянка, - сказал Петро в раздумьи, сметая со стола остатки еды.
– Но что сподвигло, привело сюда свободного американца, родившегося в нерелигиозной семье, баловня газет, знаменитость? Ума не приложу... Завтра у нас, Саша, ответственный день.
– Петро задернул брезентовую дверь и начал раздеваться.
... Власть по-прежнему боролась с жителями палаток - снова кто-то подрезал расчалки, державшие брезент, и он рухнул на спавших Сашу и Петра.
– Гонят, мерзавцы, со святой земли, - с нервной веселостью сказал Петро, добираясь по мятой сложившейся палатке к рукомойнику.
– Самый раз идти в Ешиву, просить место на небе.
Приехали в Иерусалим пораньше, пока Святые камни еще хранили ночной холодок. К Яффским воротам добрались почти свеженькими.
До девяти в ешиве вряд ли кого найдешь, и Саша повел Петра вдоль раскопок Старого города. Подле улицы Кардо с белыми колоннами византийской эры задержались. Петро рассказал, как встречали здесь американского астронавта Армстронга, гулявшего по Луне. Он просил провести его по тем камням, по которым ходил Иисус. Тех камней уже нет, но все же... Прилетел, спустился в отрытую археологами улицу Кардо и, верующий человек, расплакался. Сказал, улица Христа волнует его куда больше, чем прогулка по Луне.
Под домами есть и римские развалины, Петро уселся там на обломок колонны, и увести его оттуда было невозможно. Какой-то он стал невменяемый, ничего не слышал, не откликался.
– Я историк, - наконец, сказал он Саше.
– Я тоже волнуюсь.
По узким мрачноватым улочкам и проулкам из сплошного серого камня, где современные дома выстроены так, что не нарушают угловатой средневековой архитектури Старого города, добрались, наконец, до сшивы "Шма Исраэль!" ("Слушай, Израиль!") или "Ковчег Ноя-американца".
Поднялись по крутой лестнице и остановились в растерянности. Из кабинета рава Бенциона доносилось такое звонкое разноголосье, словно там был детский праздник. Оказалось, к раву заглянуло его семейство. Постучались неуверенно. Двое мальчишек сидели у Бена на коленях, что-то рассказывали отцу наперебой, третий, поменьше, устроился на его шее и поглядывал на остальных свысока. Другие дети листали какие-то книги.
Рав Бенцион выпроводил горластое семейство, и оно, под предводительством худенькой интеллигентной мамы, тихой, неброской красоты, скатилось с лестницы.
– Это все ваши?
– весело спросил Саша у мамы в нарядном цветном платке, наброшенном на плечи.
– Моих лишь шестеро...
Рав Бенцион невысок, коренаст. Ширина плеч у раввина такая, что, понимаешь, обычная "куча мала" регбистов - дело не безопасное. Упадет такой сверху - раздавит.
– Наконец, я понял, почему вы стали раввином!
– воскликнул Петро, которому явно понравилась молодая жена Бена, прошедшая мимо со спокойным достоинством.
– У вас жена в парике. Видно, потомственно религиозная...
Бен хохотнул как-то странно, застенчиво, рассказал, как он познакомился со своей женой. Было это в Торонто, в Канаде, субботним днем. Искал в синагоге тихое место, где можно почитать. В одном из классов увидел девчонку. Разбитная девчонка. Ноги закинула на стол. В руках ее были ключи от машины. Она распекала розовощекого, жениховского вида парня, который сидел перед ней с виноватым видом.
– Заметив незнакомого, повернула ко мне голову и бросила небрежно: "Ну ты, религиозный! Как ты можешь каждый день благославлять Бога за то, что ты не родился женщиной?!"
– Я аж обомлел!
– Бен весь засветился от дорогих воспоминаний.
– Ну, хорошо поспорили с ней. Слово за слово - переубедил...
– И шестеро?! У женщины, которой от силы двадцать семь...
– С рождением каждого ребенка мы добавляем на шабат еще одну свечу. Родился ребенок - в мире стало больше света...
– Застенчивая улыбка красила подвижного, деятельного Бена. Его отцовская программа в уточнениях более не нуждалась.
Саша, который знал в ешиве все ходы и выходы, отправился за кофе. Петра мучило своё, он не мог удержаться от вопроса.
– Рав Бенцион, судя по спортивной прессе, вы были центральным игроком, "квотербеком". Когда тренер попридержал вас на скамье запасных игроков, весь стадион кричал "Бена на поле!" И откричал. Как же вас, молодого свободного американца, вдруг осенило стать равом? Вас припек антисемитизм?
– Упаси Бог! Кто в футбольной команде интересуется семит ты или антисемит? Ну, о судье Джо с глазами-щелками догадывались, что он из китайцев. Остальные? Американцы...
– Значит, запузырили свой знаменитый штрафной удар... прямо в иерусалимскую сшиву?