Бегство (Ветка Палестины - 3)

ГРИГОРИЙ СВИРСКИЙ

ВЕТКА ПАЛЕСТИНЫ

Еврейская трагедия с русским акцентом.

ТРИЛОГИЯ

Из цикла "РОССИЯ, РОССИЕЙ ИЗГНАННАЯ".

Бегство

Роман в 3-х частях.

Содержание:

ч. 1. Волна 90-х. Изгнание... на Святую землю.

ч. 2. В Москву за песнями. " Испанские мотивы Горби."

ч. 3. Rape! Утопия по израильски.

Все герои "БЕГСТВА" вымышлены (кроме отмеченных звездочкой при первом упоминании). Вся сюжетно-фактическая основа строго документальна.

Часть документов публикуется в Приложении.

"Вы странный народ, евреи. Когда вы в рассеянии, вы стоите друг за друга. Когда собираетесь вместе,вы становитесь глухими... Таким, как вы, там будет трудно."

Эти слова - в беседе о судьбе политзеков России и глухоте национализма, отзывчивого лишь на племенное, утробное, с в о е,-академик А.САХАРОВ сказал, прощаясь с уезжающим в Израиль инженером, бывшим политическим заключенным ЭФРАИМОМ МЕЛАМЕДОМ.

ЭФРАИМУ МЕЛАМЕДУ который хотел построить дом для своего сына и тех, кто приехал вместе с ним.

Часть 1. "В ИЗРАИЛЬ, И ТОЛЬКО!"

Глава 1. В РЕСТОРАНЕ "La Ivan"

Хамсин с аравийского полуострова дует шестые сутки, накаляя каменную пустыню Негев, как русскую печь. Невысокие пальмы с пожухлыми желтоватыми листьями, у выезда из библейского города Арада, гнет к земле. Вот-вот вырвет с корнем.

На улицах ни души. Только молодые хасиды пробиваются к синагоге, согнувшись от ветра в три погибели и придерживая меховые круглые, как колеса, папахи, - "шапки дураков", так окрестили их два века назад в польском сейме.

Где она, старая польская шляхта? А хасиды вот они... Облезлый верблюд, привязанный к пальме длинной веревкой, смотрит на них со спокойной верблюжьей гордостью.

Здесь все основательно в этом городке, словно обжигающий лица хамсин может сдуть его, закрутить, сбросить в низины Мертвого моря: железные мусорные ящики похожи на танки-амфибии, хасидская синагога - на дот. Новая консерватория - крепость с зарешеченными окнами-бойницами.

Верблюд повернул голову на звуки. Концертный рояль в пустыне звучит как голоса иных миров. Земные голоса не привлекают верблюда. Неостановимо визжит старуха, цепляясь за вещи, которые выносят из дома. Верблюд и ухом не пошевелил.

Прогрохотали серые от песка грузовики с прицепами-цистернами, и снова тихо. Опять звучит Бетховен, визжит старуха, свистят, кружат, ярятся клубы колкой пыли.

Наум Гур, прижимая ломтем портфель, выбрался из своей старенькой "Форд-кортины", зашагал в сторону площади. Чихнул, повел распухшим носом. Главная площадь Арада пахла свежим фалафелем. Как ни метет хамсин, щекочущий ноздри запах израильского фалафеля - шариков из тертого гороха, прожаренного в кипящем масле, - не перешибешь! Наум усмехнулся, поискал взглядом телефон. Поколдовал у одного автомата, у другого. Телефоны в библейском городе не работали. Сплюнул скрипевшую на зубах пыль и направился, перехватив портфель обеими руками, к дверям недавно открытого ресторана, который назывался "LA IVAN".

Народ уже собрался. У входа топтались те, у кого не было приглашений израильская пресса и телевидение. "Как пронюхали?"

Каждый пригласительный билет он подписывал сам, отбирал ребят понадежнее, с идеями - тех, кто не закис... Наум протиснулся в приоткрытую дверь, потряс кого-то за плечи, кого-то за руки. Никто не спрашивал, почему он созвал их в Арад, в пустыню: знали, у Наума астма, а Арад для астматиков - венец творенья; воздух круглый год сухой. Наум квартиру поменял, все помогали. Только физик профессор Зибель, болезненно худой, тонкошеий, в модных шортах с бахромой, человек Науму не близкий, недоумевал: "ЛАМА?" (Почему?) "Лама" в Арад? Такая даль! Два часа гнал машину...". Его бормотания, видно, всем надоели, кто-то объяснил недружелюбно: "В Израиле не существует "Лама". Спрашиваешь"лама?", отвечают "КАХА!" (Так!). "Каха", и все тут! Не затрудняй себя пустыми вопросами... Посмеялись. Кто добродушно, кто с горчинкой в голосе: почти каждый по приезде нарывался на подобное. "Лама?" - "Каха", и все! Такая страна. Все есть, кроме конституции. Почему? Не понял, что ли? Каха!
– потому! Привыкнешь к этим порядкам. Или уедешь, если сможешь...

Наум оглядел свое воинство. Не тусто. Разослал сто билетов. А две трети стульев пустые. О-ох, старичье! Самому молодому за сорок. Алия семидесятых, как называют газеты. Казалось, только вчера вырвались из Союза, повытаскивали из тюрем дружков, а уж двадцать лет просвистело...

– Не умеем секреты хранить, кореши! Кто стукнул борзописцам? допытывался Наум. "Кореши" улыбаются приязненно, молчат. Наум - человек в Израиле известный, да и в Москве тоже. Он - один из создателей израильского истребителя "Лави", названного американской прессой самолетом XXI века. А сколько других своих патентов привез в страну Наум?! Как не обшаривала его советская таможня, все протащил. И - не задается, на научных конференциях представляется с усмешечкой: "Наум Гур, гений средней руки." Вот уже пять лет Наум на пенсии. Не берут его годы. Лицо без морщин, высоколобое, нервное. Пухлый нос все время в движении. За двадцать лет жизни в Израиле лицо его загрубело, стало буро-красным, как у крестьянина, который все лето в поле. И сутулиться стал Наум, - вытягивает над столом свою длинную шею, словно горб у него. Голова влажно сияет над залом, ни одного волоска не осталось. "Подготовил для нимба", сообщает он самым серьезным тоном. Линзы роговых очков стали толще, а улыбочка прежняя, ехиднейшая, уголком больших губ, которые он то и дело обтирает платком.

Гур достал из потертого портфеля свежие израильские газеты, Одну на иврите, целую пачку на русском. Произнес высоким ломким голосом:

– Дождались, кореши, светлого праздника. Прилетает из Белокаменной последний узник Сиона. Чувствуете, старые зеки? Последний! "Эль Аль" заработал, как конвейер. Трудно поверить, но факт. Взошло солнышко... Как встречает его Израиль? Как всегда, непредсказуемо. По всей стране началось выселение русских олим, прибывших на год-два ранее. В Тель-Авиве, Наталии, в Кирьят-Яме и прочих Кирьятах. Из гостиниц, центров абсорбции выбрасывают на улицу: переселять их некуда. Себе мы построили, а новичкам шиш... Потому и позвал. Впрочем, не только потому. Вот...
– И он поднял над столом пачку газет.

Затих зал. И стул не скрипнет: кто последних новостей не слыхал! Газеты сообщают, число самоубийств олим из России, прибывших в последнее время, увеличилось скандально. Редакции приводят цифры. На всю страницу чернеет зловещее "З0" в виде крюка, на котором повесился ученый-математик, профессор Иерусалимско-го Университета. Год пробыл в стране, место в Университете получил, редкая удача!
– и на тебе. Почему?

Весь Израиль заговорил об этом случае: никогда такого не было, генеральный директор Сохнута, главный извозчик, доставляющий в Израиль евреев со всего света, официально запросил правительство: что происходит с новоприбывшими, которые хлынули в страну паводком? Что творится в дебрях ведомств, которым Сохнут сдает олим с рук на руки?

Группа израильских психиатров, по заказу государственных инстанций, провела исследование, которое вызвало у Наума Гура припадок горькой ярости. Жена неотложку вызывала, так задыхался. Это стало последней каплей...

Едва "оклемался", обзвонил дружков и влиятельных знакомых: "Надо что-то делать! Спасать алию от наших одров!.."

Напечатал на своем компьютере приглашения... И вот они здесь, старые отказники, не боявшиеся ни Бога, ни черта, ни КГБ, -верные бороды. Пришли и те, кто бились в Москве головой о стенку лет по двадцать, вырвались только что - Володя Слепак*, Иосиф Бегун*... По правде говоря, Наум опасался, что Бегун не придет, обидели его ни за что ни про что. Едва прилетел в Израиль, повезли чествовать в кибуц, где ждали его газетчики из десятка стран. Они посадили Бегуна на трактор и, защелкав фотоаппаратами, спросили, как он себя чувствует тут, в апельсиново-лимонном царстве, после тюремной камеры? Иосиф Бегун улыбнулся, ответил: "Как в раю".