Шрифт:
Григорий Свирский
Запрещенный роман
Издательство "Советский писатель" Москва
Подписан Главлитом "В СВЕТ" -- 16.1.68.
Набор вынут из машины и рассыпан.
Сигнальный экземпляр изъят -- 17.1.68.
ПРЕДИСЛОВИЕ К "ЗАПРЕЩЕННОМУ РОМАНУ"
Это книга о "космополитическом" кликушестве 1948-- 53 годов в Московском Государственном университете. Роман был предложен издательству "Советский писатель" и... исчез, как исчезали на Руси люди. Вчера еще
Роман "пресекли" после Октябрьских юбилейных торжеств, когда еще светилась со всех заборов огромная цифра "50". Сигнальный экземпляр изымали в панике... Так завершилась двенадцатилетняя борьба за издание опальной рукописи, в которой приняли участие десятки писателей и критиков.
Более романа не видел.
И вдруг (задолго до эпохи гласности) из России пришел микрофильм навсегда потерянной, оплаканной книги. Кружным путем пришел.
Я кланяюсь земным поклоном тем, кто рисковал свободой, а может быть, и жизнью, спасая труд, приговоренный государственным бандитизмом к небытию.
У меня печатались другие книги, бесцензурные. Я отложил эту, изуродованную многолетним страхом советских издателей.
Редакторский карандаш не коснулся лишь темы шовинистического разбоя государства, которую я отказался изъять: издатели не сомневались, что ее все равно не пропустит цензура. "Эти главы непроходимые совершенно!" -- объявили редакторы. "Тема закрыта наглухо, -- подтвердил директор издательства, старый доносчик Н. Лесючевский.
– - Ведь у нас в стране нет антисемитизма", -- доверительно-пугливо добавил он.
Я решил предложить вниманию читателей именно эти главы, не тронутые редакторским измором. Они взяты из разных частей романа, сложились в повесть о Яше Гильберге, его друзьях и учителях, профессорах Московского университета, воплощая закрытую тему, которую "открыла" для всего мира лишь резня в Сумгаите, Тбилиси, Фергане и инспирированный властью разгул беспамятства, назвавшего себя, по Орвеллу, "Памятью".
ГЛАВЫ "СОВЕРШЕННО НЕПРОХОДИМЫЕ"
"Гады идут на Москву."
Михаил Булгаков
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Стояли ли вы когда-нибудь с бьющимся сердцем перед надписью "Комиссия по распределению выпускников"? Когда известно все: вы окончили университет и вступаете в жизнь, и -- в то же время еще ничего не известно. Ничего! Куда пошлют? Кем? Журналистом в расплавленный от жары Самарканд? Сельским учителем под Верхоянск, где выплеснутая вода падает на землю льдом?
Может быть, вы уже улыбаетесь своим воспоминаниям и вам хочется ободрить этих принарядившихся юношей и
У дверей комиссии стоит Юрочка Лебедев, комсомольский вождь. Он сегодня необычен: на нем галстук и отглаженные штаны. Выглядывает своих, ободряет.
Навстречу ему идет побледневшая тоненькая Леля с учебником в руке. Резво и, кажется, лукаво шаркают лелины синие босоножки: "Ждешь-ждешь, жди-пожди..."
– - Ну, как, Юрастик? Зверствуют?
– - Ты выглядишь вызывающе!
– - отвечает тот.
– - Не знаешь ректора с его комиссарским аскетизмом? "Всех крашеных -- в Тьмутаракань!.."
Леля бросилась к зеркалу и начала стирать ваткой помаду с губ. Свою косу, толстую, цвета пшеничного колоса, Леля, по обыкновению, перегибала вверх и закалывала на темени; в профиль Лелина голова казалась Юре увенчанной высоким древнеримским шлемом. Когда Юра сердился на Лелю, он называл ее в сердцах Афиной Палладой.
Леля отколола косу и скрутила ее валиком на затылке. Афина Паллада на глазах Юры превращалась в скромную учительницу русского языка, притихшую, задумчивую.
– - Яшу не видел?
– - Разве я сторож брату своему?!
– - весело ответил Юра.
Леля подняла на него глаза. И вдруг так побледнела, что это стало заметно даже на ее исхудалм, казалось, без кровинки, лице.
– - А Яшу не загонят в Тьмутаракань?
– - Нет такого закона!
– - уверенно ответил Юра.
Внезапно Леля оживляется; видно, она стремится уйти от какой-то пугающей ее мысли; она упирается в плечо Юры, подпрыгивает и, усаживаясь на подоконник, расправив платье, начинает рассказывать о том, как вчера молился дед Яши Гильберга.
Леля очень похоже копирует Яшиного деда -- шамкает, в молитвенном экстазе воздевает руки, и тут же, заодно, деловито смахивает пальцем будто бы повисшую под носом каплю.
Юра хохотнул вполголоса, хотел что-то сказать, но однокурсницы дергают за рукав пиджака:
– - Юрка, если мать болеет, оставят?.. А тебя самого -- куда?
Сергей Рожнов, самый молодой преподаватель на факультете, останавливается возле Юры, достает из кармана синих, с красным кантом, галифе коробку папирос, небрежным движением отбрасывает серебряную бумагу.
– - Закуривай, планерист, и... не волнуйся. Моряки на страже. Обречен в аспирантуру.
– - Вот и нет! Дали только одну единицу. На Лелькино место пойду, что ли?
– - Аспирантура -- не поезд. Места не резервируют.
– - Ей сам Викентич предложил! На лекции!..
– - Детские болезни, Юрочка! Изживешь...
– - И, понизив голос: -- Краткий курс истории КПСС читал? Что сказано там о годе великого перелома? "В аспирантуру пошел середняк..." А ты, Юрочка, не из середняков... Не прикидывайся!..