Бегущая могила

Гэлбрейт Роберт

Комната, в которую вошла Робин, была большой и очень красивой. В отличие от кабинета Мазу, здесь не было беспорядка. Стены были обиты яркой синей тканью, на фоне которой в изящных современных стеллажах, в лучах тщательно направленного света, стояли фигурки из слоновой кости и серебра, в большинстве своем китайские. В современном камине из белого мрамора горел огонь. Напротив него на черном кожаном диване в одиночестве сидел Джонатан Уэйс и ел с низкого черного лакового столика, уставленного разнообразными блюдами.

— Ага, — улыбнулся Уэйс, откладывая нож и вилку и поднимаясь на ноги. — Ровена.

Он

был одет в элитный вариант белых спортивных костюмов, которые носили почти все на ферме, но, похоже, из шелка. На ногах у него были очень дорогие кожаные туфли. Робин почувствовала, как краска покидает ее лицо, когда он подошел к ней.

Уэйс притянул ее к себе и обнял. Робин все еще чувствовала, что дрожит, и знала, что он тоже это чувствует, потому что так крепко обнимает ее, что ее грудь прижимается к его груди. От него пахло сандаловым одеколоном, и он держал ее слишком долго для ее комфорта. Она пыталась расслабиться, но каждый мускул был напряжен. Наконец Уэйс ослабил хватку, но все еще держал ее в своих объятиях, так что он мог смотреть на нее сверху вниз, улыбаясь.

— Ты просто замечательная, не так ли?

Робин не знала, говорит ли он с сарказмом. Он выглядел искренним. Наконец, он отпустил ее.

— Идем, — повторил он и, вернувшись к дивану, пригласил ее в черное кожаное кресло, стоявшее под прямым углом к камину.

— Я слышал, как ты помогала принимать роды у Мазу, Ровена, — сказал Уэйс. — Искренне благодарю тебя за службу.

На мгновение растерявшись, Робин поняла, что он говорит о дочери Ван.

— О, — сказала она. Во рту у нее все еще было так сухо, что она с трудом выговаривала слова. — Да.

— А сегодня вечером ты предложила бедняжке Лин утешение, — сказал Уэйс, все еще улыбаясь, добавляя рагу в свою тарелку. — Ты прощена, — добавил он, — за то, что грубо разговаривала с доктором Чжоу.

— Я… хорошо… То есть, спасибо, — сказала Робин.

Она была уверена, что Уэйс ведет какую-то игру. От запаха сытной еды, пришедшего сразу после запаха крови, у нее скрутило желудок. Дыши, сказала она себе. Говори.

— С Лин все будет в порядке? — спросила она.

— Путь ян идет туда и обратно, вверх и вниз, — процитировал Уэйс, все еще улыбаясь. — Она была глупа, как ты, вероятно, поняла. Почему ты никому не сказала, что она употребляет полынь? — спросил он, взяв в руки нож и вилку.

— Я не знала, — сказала Робин, когда пот снова выступил на ее голове. — Я догадалась. Я видела ее недавно с какими-то растениями.

— Когда это было?

— Я не помню, просто однажды увидела, что она держит их в руках. Когда я увидела, что у нее сегодня сыпь, я подумала, что это похоже на аллергию.

— Аллергии не бывает, — спокойно сказал Уэйс. — Сыпь — это ее плоть, возмущенная тем, что ее ложное “я” заставило ее сделать.

— Сможет ли доктор Чжоу помочь ей?

— Конечно. Он понимает работу духов лучше, чем кто-либо из ныне живущих.

— Он отвез ее в больницу?

— Сейчас он ее лечит, а Тайо собирается увезти ее в лечебное учреждение, так что тебе не стоит беспокоиться о Лин, — сказал Уэйс. — Я хочу поговорить о тебе. Я слышал… противоречивые сведения.

Он улыбнулся ей, прожевав, затем, расширив глаза, сглотнул и сказал:

— Но это шокирует меня… ты пропускаешь ужин.

Он нажал на

маленький колокольчик, стоявший среди разных блюд на столе. Мгновением позже появилась лысая Шона, сияющая.

— Шона, еще одну тарелку, стакан, нож и вилку для Ровены, пожалуйста, — сказал Уэйс.

— Да, папа Джей, — важно сказала Шона и поклонилась, прежде чем снова выйти из комнаты.

— Спасибо, — сказала Робин, пытаясь изобразить из себя невинную женщину и члена церкви, которая отчаянно хотела получить одобрение Джонатана Уэйса. — Извините, но… какие противоречивые сведения есть обо мне?

— Ну, — сказал Уэйс, — мне сказали, что ты очень трудолюбива. Ты никогда не жалуешься на усталость. Ты проявляешь находчивость и мужество — роды, как я слышал, были долгими, и ты не спала, чтобы помочь. Ты также нашла нашу Эмили в Норвиче, когда она заболела, не так ли? И я полагаю, что ранее ты бросилась на ее защиту, когда Цзян давал ей указания. А сегодня ты впервые пришла на помощь Лин. Думаю, мне придется называть тебя Артемидой. Ты знаешь, кто такая Артемида?

— Гм… греческая богиня охоты?

— Охоты, — повторил Джонатан. — Интересно, что ты говоришь об охоте, во-первых.

— Только потому, что я видела статуи, изображающие ее с луком и стрелами, — сказала Робин, зажав руки между коленями, чтобы они не дрожали. — Больше я о ней ничего не знаю.

Дверь открылась, и появилась Шона со всем, что просил Уэйс. Она поставила перед Робин тарелку, нож, вилку и бокал, еще раз поклонилась Уэйсу, сияя, и исчезла, закрыв за собой дверь.

— Ешь, — приказал Уэйс Робин, сам наполняя ее стакан водой. — В Артемиде, как и во многих других человеческих образах божественного, много противоречий. Она охотница, но и защитница охотников, девушек добрачного возраста, богиня деторождения и… как ни странно… целомудрия.

Он взглянул на нее и вернулся к еде. Робин сделала глоток воды, пытаясь снять сухость во рту.

— Лично я, — продолжал Уэйс, — не презираю учения тех, кого обычные религиозные люди считают язычниками. Я не считаю, что христианская концепция Бога более обоснована, чем концепция древних греков. Все субъективные попытки составить полное представление о Пресвятой Божественности неизбежно являются частичными и несовершенными.

Кроме твоего, подумала Робин. Она положила себе рагу и поленту и теперь откусила большой кусок. Это было одно из лучших блюд, которые она когда-либо ела, или, возможно, дело было просто в том, что она так долго была лишена настоящей еды.

— И ты была щедра к церкви, Артемида, — сказал Уэйс. — Тысяча фунтов! Спасибо, — сказал он, прижимая руку к сердцу и показывая привычное выражение смирения и благодарности.

— Я должна была сделать это раньше, — сказала Робин.

— Почему ты так говоришь? — спросил Уэйс, подняв брови.

— Потому что я знаю, что другие люди жертвовали до меня. Я должна была…

— Не существует понятия “должна”, — сказал Уэйс. — Важно только то, что сделано. Путь к чистому духом — это, по сути, процесс все более активный. Молитва, медитация, учеба — это действия. Сожаление бездейственно и полезно лишь в той мере, в какой оно побуждает нас двигаться дальше, к новым действиям. Итак, все это очень хорошо, но, — сказал Уэйс, его улыбка уже угасла, — твой дневник… немного разочаровывает.