Бегущая зебра
Шрифт:
У Жоржика, в его облезлой черепной коробке, украшенной седым крысиным хвостом, болталось несколько большее, чем у среднего гоминида, количество мозгов, но главное — он умел интерпретировать такие взгляды. Он был опытным странником по бурным волнам жизни, он плавал в этих водах, когда Юлии еще и в проекте не было и такой взгляд, как стрелка компаса, указывал ему верную ориентацию.
Он озадаченно оглянулся на полковника, уже вытянувшего руки, чтобы поймать пошатнувшегося собутыльника и сказал:
— М-да.
Полковник опустил руки и отвел взгляд.
Вальтро
Жоржик подошел и легко коснулся ее пылающей щеки.
— Тебе идет, — сказал он очень серьезно и печально. — Ты никогда не бываешь некрасивой, любовь моя.
Без мыслей, без слов Вальтро поняла, что из пяти миллиардов людей, населяющих Землю, этот человек — единственный, который отдаст за нее свое сердце, свою кровь и свою бессмертную душу. Юлия закусила губу.
Вальтро легко коснулась губами его руки и встала, стараясь не делать резких движений и держась так, чтобы никто не видел ее лица.
— Я принесу вам что-нибудь поесть, — сказала она через плечо.
Через полчаса Жоржик уже размахивал руками за столом и орал:
— Вальтро! Где мое лекарство?
Вальтро вышла из дому с бутылкой «Тре Крунур» в руке, вслед за ней показалась Юлия.
— Рядом они выглядят как пара лазерных лучей, — сказал полковник, — формирующих голограмму.
— Они голые, как молнии, даже когда одетые, — ухмыльнулся Жоржик, — и между ними вспыхивает мир.
Вальтро поставила бутылку на стол, вернулась к крыльцу и села на ступеньки рядом с Юлией.
— Мир не вспыхивает, вспыхивает война, — философски заметил полковник.
— Это оттого, что ты одинаково плохо формируешь мир, — осклабился Жоржик. — И по-русски и по-английски.
— Неправда, — спокойно возразил полковник. — Я одинаково хорошо владею обоими языками. Другое дело, что когда ты говоришь, ты просто вываливаешь на собеседника содержимое собственной психики. Плесни-ка лучше в стакан.
— Ну да, конечно, — кивнул Жоржик разливая виски, — ты учился в Оксфорде, а я — под забором, но мое имя ты так и не научился произносить.
— Жорж, — меланхолично и четко произнес полковник, вынимая трубку изо рта, — ты учился в консерватории. И я видел твое имя на лондонских заборах задолго до того, как познакомился с тобой. Но мое имя ты вообще никогда не произносишь, чтобы не пачкать свой аристократический язык. Где твое христианское смирение, Жорж? Мы же одной крови, как Киплинг иобезьяна. Тебе нравится, когда я говорю с акцентом, — это добавляет еще одну каплю в мою плебейскую кружку пива и позволяет насладиться справедливым презрением к английскому лабазнику, который топчет твою милую родину.
— Моя родина не здесь, — отмахнулся Жоржик. — Моя родина давно сдохла.
— А моя родина — не Британия, откуда родом мое виски, которое ты выпил час назад из моей фамильной фляжки, — все так же меланхолично, ответил полковник. — Виски я люблю, а Британию — нет, здесь мне нравится больше. И завтра мы вдвоем будем пить здесь мое британское виски из той же фляжки, в которой я храню свою родину. Вот так и живем. Прозит.
— Эти двое дедов выглядят, как английский завоеватель и китайский генерал за столом переговоров, — сказала Юлия. — Между ниш намного больше общего, чем стол, — усмехнулась Вальтро.
— Это заметно, — кивнула Юлия. — Англичанин презирает весь мир, включая самого себя. А Жоржик ненавидит всех, исключая тебя одну.
— Это удар по башке сделал тебя такой проницательной? — поинтересовалась Вальтро.
— Не надо особой проницательности, чтобы два пальца обоссать, — ответила Юлия, — и увидеть пару старых ядовитых змей, которым нравится рядом греться на солнышке.
— Ты — старый ядовитый змей, — говорил в это время Жоржик, — ты специально свил свое гнездо здесь, чтобы отравить мне остаток моей жизни. Завтра я не буду сосать у тебя из фляжки. Завтра я найду свой булатный меч и приду к тебе рубить твои ядовитые головы.
— Староват ты для таких экстремальных видов спорта, — отмахнулся полковник.
— Я? — Жоржик выпятил костлявую грудь. — Ты еще не знаешь русских богатырей.
— Русские богатыри не ходили с косами, — заметил полковник, — это китайские ходили.
— Ладно, — согласился Жоржик. — Тогда я поцарапаю тебе глаз своими заскорузлыми пятками, как Шаолинь.
— Ты очень легко меняешь стили и национальную ориентацию, — ухмыльнулся полковник.
— Я — мастер боевого бухания, — сообщил Жоржик, — и безродный космополит. Как Христос.
— Ты — тайный эротоман, — сказал полковник.
— Я? — изумился Жоржик. — Я совершенно явный эротоман. Но у меня уже стерся до дыр предмет искусства.
— Поэтому все, на что ты ложишь свой старческий глаз, — сказал полковник, — превращается в голограмму.
— Поясни свою глубокую мысль, — предложил Жоржик, разливая в стаканы.
— Ты сублимируешь, — вздохнул полковник, — я вижу повсюду одну голую жопу, потому что весь мир — это жопа, в которой я торчу. А ты не видишь ничего, кроме жопы Вальтро.
— Ты с ума сошел? — искренне удивился Жоржик. — Ты полагаешь, что я испытываю к ней сексуальные чувства?
— Испытываешь, — кивнул полковник, — как удобрение на опытном участке, для выращивания религиозной любви.
— Это что, так заметно? — помолчав, спросил Жоржик.
— А ты думаешь, это можно скрыть? — ухмыльнулся полковник. — От тебя несет за милю, ты воняешь любовью.
— А я-то думал, что любовь благоухает, — сказал Жоржик.
— Благоухает, — кивнул полковник. — В гробу. Под грудой гробовых цветов и в клубах ладана. А живая любовь воняет плодородием. Если в ней нет элемента секса, это не любовь, а что-то другое.