Бегущий человек. Худеющий (сборник)
Шрифт:
Ричардс пожал плечами.
– В детстве у меня была коллекция игрушечных автомобилей.
Врач что-то чиркнул, положил перед Ричардсом следующую картинку.
– Больная женщина. Лежит на боку. Тени, падающие на лицо, напоминают тюремную решетку.
– А что здесь?
Ричардс загоготал.
– Похоже на кучу дерьма.
Думал он о враче, бегающем в белом халате под трибунами, заглядывающем девчонкам под юбки и онанирующем, поэтому вновь рассмеялся. Наяву врач спокойно сидел перед ним, все так же гаденько улыбаясь, отчего ему становилось
– Не думаю, что скажете мне…
– Нет, – оборвал его Ричардс. – Не скажу.
– Хорошо, поехали дальше. Образные ассоциации. – Объяснить, о чем речь, он не удосужился. Ричардс понял, что информация о нем уже прошла. Оно и к лучшему – экономится время.
Врач достал из внутреннего кармана секундомер, приготовил шариковую ручку, взглянул на лежащий перед ним лист с написанными на нем словами.
– Врач.
– Ниггер, – отозвался Ричардс.
– Пенис.
– Член.
– Красное.
– Черное.
– Серебро.
– Кинжал.
– Винтовка.
– Убийство.
– Выигрыш.
– Деньги.
– Секс.
– Тест.
– Ударить.
– Наотмашь.
Словесный пинг-понг продолжался. Врач назвал больше пятидесяти слов, прежде чем остановил секундомер и положил ручку.
– Хорошо. – Он положил руки на стол, сцепил пальцы. – У меня последний вопрос, Ричардс. Не могу сказать, что мне под силу отличить ложь от правды, но машину, к которой вы подсоединены, обмануть практически невозможно. Суицидальные мотивы не имеют отношения к вашему решению принять участие в Играх?
– Нет.
– Тогда в чем причина?
– Моя маленькая дочь больна. Ей нужен врач. Лекарства. Больничный уход.
Ручка летала по бумаге.
– Это все?
Ричардсу хотелось ответить, что да (остальное – не их дело), но потом он решил выговориться. Возможно, потому, что врач – вылитый, только постаревший, дебил, которого он знал давным-давно и не пойми почему вспомнил. А может, ему просто хотелось облечь свои эмоции в слова, чтобы всем все стало ясно, в том числе и ему самому.
– Я давно безработный. Хочу снова работать, пусть даже мальчиком для битья в игре, исход которой заведомо известен. Я хочу работать и содержать семью. У меня есть гордость. У вас есть гордость, доктор?
– Гордецам прямая дорога в ад. – Щелчок, шарик ручки упрятался в корпус. – Если вам больше нечего добавить, мистер Ричардс… – Врач встал, давая понять (на то же указывало и обращение по фамилии), что собеседование закончено, независимо от того, хотел он что-то добавить или нет.
– Нет.
– Дверь в конце коридора по правую руку. Удачи вам.
– Куда уж без нее, – ответил Ричардс.
…Минус 090, отсчет идет…
Группа, в составе которой Ричардс вышел из лифта, сократилась до четырех человек. И новый зал ожидания заметно уменьшился в размерах. Аналогичные сокращения прошли и в других десятках. Из тех, кто провел ночь в казарме, осталось примерно сорок процентов. В половине пятого в зале появились последние, фамилии которых начинались с букв, замыкающих алфавит. В четыре служитель обнес всех с подносом, полным безвкусных сандвичей. Ричардс взял два и жевал их, слушая парня по фамилии Реттенмунд, который потчевал его и сидящих рядом похабными анекдотами. Знал он их, похоже, несметное множество.
Когда наконец собрались все, кто прошел очередной этап отбора, их затолкали в лифт и подняли на пятый этаж. На этот раз Корпорация предоставила к их услугам большую общую комнату, общий туалет и спальню с двухъярусными койками. Им также сказали, что в кафетерии, расположенном чуть дальше по коридору, их ждут в семь часов.
Ричардс посидел несколько минут, а потом направился к копу, что стоял у двери, через которую они вошли в их новое жилище.
– Тут есть телефон, приятель?
По правде сказать, он не ожидал, что ему могут разрешить позвонить, но коп молча указал на коридор.
Ричардс притворил дверь, выглянул. Точно, телефон-автомат.
Он вновь посмотрел на копа:
– Слушай, если ты одолжишь мне пятьдесят центов, я…
– Отвали, гнида.
Ричардс сдержался.
– Я хочу позвонить жене. Наш ребенок болен. Ради Бога, встань на мое место.
Коп расхохотался отрывистым, лающим смехом:
– Все вы одинаковые. Каждый день рассказываете мне басни. Особенно занятные на Рождество и День матери.
– Сволочь, – процедил Ричардс, и что-то в выражении его глаз и развороте плеч заставило копа уставиться в стену. – Или ты сам не женат? Неужели тебе не случалось остаться без гроша и занимать деньги, как бы тебя из-за этого ни мутило?
Коп неожиданно сунул руку в карман, достал пригоршню пластиковых монет. Выхватил два новых четвертака, остальные сунул в карман, свободной рукой схватил Ричардса за грудки.
– Если скажешь кому, что сумел разжалобить Чарли Грейди, я вышибу твои чертовы мозги, слизняк.
– Спасибо, – ровным голосом поблагодарил его Ричардс. – За ссуду.
Чарли Грейди рассмеялся и отпустил его. Ричардс прошел в коридор, снял трубку, бросил монеты в щель. Они упали на дно копилки, и поначалу ничего не изменилось (Господи, неужели все зазря), но потом послышался длинный гудок. Он набрал номер пятого этажа – телефон стоял в коридоре – в надежде, что трубку возьмет не эта сука Дженнер. Узнав его голос, она бы непременно ответила, что он не туда попал, и бросила бы трубку.
После шести гудков он услышал незнакомый голос:
– Алло?
– Я хочу поговорить с Шейлой Ричардс из квартиры пять-си.
– Я думаю, ее нет. – В голосе слышалось порицание. – Она, видите ли, гуляет по панели. У них болеет ребенок, а муж и не чухнется.
– Просто постучите в дверь, – просипел он.
– Одну минуту.
Трубка ударилась о стенку, обладательница незнакомого голоса просто бросила ее, потом послышались глухие удары и крики: «Телефон! Вас к телефону, миссис Ричардс».