Бегущий человек
Шрифт:
И потом — покой.
Горькие семена сомнения разрастались в нем. Он жаждал мира, как в пустыне жаждет воды путешественник.
Амелия Уильямс все еще продолжала плакать в своем кресле, хотя уже прошло достаточно времени и слезы должны были высохнуть. Он с каким-то безразличием думал о том, что с ней будет. В таком состоянии ей нельзя возвращаться к мужу и семье. Она уже была не той женщиной, которая остановилась у знака «Стоп»; голова у нее была тогда забита разными приемами, встречами, клубами и покупками. А теперь — температурка-то подскочила! Он подумал, что ей, вероятно
Ему вдруг захотелось подойти к ней, успокоить, сказать, что еще не все в ней сломано. Что стоит только наложить две полоски психологического пластыря крест-накрест, и она станет даже лучше, чем была.
И тут снова сработала память: Шейла, Кэти.
Их имена гудели непрерывным колоколом в его голове, как слова, когда их произносишь много раз и они превращаются в бессмыслицу. Скажи-ка свое имя двести раз, и поймешь, что ты — никто. Тосковать больше уже было невозможно. Он чувствовал только слабое раздражение и замешательство. Они взяли его след, загнали до одури, и теперь выходит, что он — дерьмо. Он вспомнил, как еще в школе парень из его класса встал, чтобы принести присягу флагу, и у него свалились штаны…
А самолет все летел и летел. Ричардс опять погрузился в забытье, но не до конца, где-то на три четверти. Картинки уже лениво проплывали перед ним и лишь в черно-белом исполнении.
Вот последнее фото из альбома, восемь на десять дюймов. Снимал его наверняка измученный фотограф в полиции, да еще, видимо, жевал при этом резинку. Вещественное доказательство под грифом «К», дамы и господа! Разрезанное на куски тело ребенка в залитой кровью кроватке. Брызги и потеки на дешевых обоях. И маленькая сломанная машинка, купленная за десять центов. И большое липкое пятно на старом одноглазом медвежонке…
Он вдруг вздрогнул, очнулся полностью, выпрямился в кресле и тут его рот разверзся в ужасающем крике. Сила, вырывавшаяся из его легких, была настолько велика, что его язык, казалось, полощется как парус. Все, абсолютно все в салоне вдруг приобрело отчетливые очертания и мозг его прояснился. Как на экране, где идет передача новостей. Вот, например, Лафлина вытаскивают из его укрытия в Топеке. Все было абсолютно реальным и в цвете.
Амелия от страха закричала ему в унисон, откинувшись в кресле. Ее глаза были похожи на фарфоровые шары.
Донахью выскочил в салон с пистолетом в руке. Его маленькие глазки как угольки горели энтузиазмом.
— Что такое? Что случилось? Это Маккоун?
— Нет, — ответил Ричардс, успокаивая пульс и стараясь, чтобы в его словах не слышалось отчаяния или безысходности, — просто дурной сон. Мне приснилась дочка.
— Ах так, — глаза Донахью потеплели притворным сочувствием. Он не очень умел это делать. Он так и останется на всю жизнь болваном. А может, и научится чему-нибудь. Он повернулся, собираясь вернуться в пилотскую кабину.
— Донахью!
Тот обернулся, ожидая подвоха.
— Здорово я тебя напугал, а?
— Нет, — бросил тот коротко и отвернулся. Его зад в обтягивающих форменных брюках выглядел так же привлекательно, как и у молоденькой девочки.
— Я могу тебя еще больше напугать, — заметил Ричардс. — Я могу пригрозить отнять у тебя респираторы.
Донахью гордо удалился.
Ричардс устало закрыл глаза. Опять перед ним эта глянцевая фотография, восемь на десять дюймов. Надо открыть глаза, потом опять закрыть. Вот хорошо, теперь фотография исчезла. Он подождал, и, когда удостоверился, что она больше не появляется, открыл глаза, и нажал на кнопку.
Экран засветился, и он опять увидел Киллиана.
— Ричардс, — Киллиан наклонился вперед, даже не пытаясь скрыть напряжения.
— Я решил согласиться, — сказал Ричардс.
Киллиан откинулся назад, смех застыл в его глазах.
Он лишь сказал:
— Я очень рад.
Отсчет: 010
— О, Господи, — вздохнул Ричардс. Он стоял на пороге пилотской кабины.
Холлуэй повернулся к нему.
— Привет.
Он говорил с кем-то, кого называл «Детройт — ВОР». Данингер пил кофе. Два штурвала оставались без присмотра. Однако они отклонялись и поворачивались, как будто ими управляли чьи-то невидимые руки. Циферблаты светились, огоньки мигали. Казалось, информация входила и выходила сама по себе, независимо от людей.
— Кто ведет автобус? — спросил Ричардс в восхищении.
— Отто, — ответил Данингер.
— Кто этот Отто?
— Отто — автопилот. Понял, засранец? — Данингер рассмеялся. — Рад, что ты теперь в нашей команде, парень? Ты не поверишь, но кое-кто из нас здорово болел за тебя.
Ричардс уклончиво кивнул.
Холлуэй поспешил поддержать беседу:
— Отто иногда меня тоже поражает. Даже после двадцати лет работы здесь. Но он абсолютно надежен. Изощренный, как черт. Старые автоматы на его фоне выглядят как апельсиновая корка на чиппендейлском бюро.
— Да ну? — сказал Ричардс, уставившись в темноту.
— Точно. Ты наводишь стрелку на ПН — пункт назначения, и Отто берет на себя управление, все время согласовывая курс со звуковым радаром. Так что пилот вроде бы и не нужен. Только при взлете и посадке, ну и в случае всяких неожиданностей.
— А что вы можете сделать, если случится нечто непредвиденное? — спросил Ричардс.
— Будем молиться Богу, — сказал Холлуэй. Это должно было прозвучать как шутка, но вышло очень откровенно.
— А эти рули на самом деле управляют самолетом? — спросил Ричардс.
— Только подъемом и спуском, а педали контролируют боковое движение, повороты.
— Похоже на игру в автоматах.
— Немножко сложнее, — сказал Холлуэй. — Есть еще кое-какие кнопки…
— Что случится, если Отто свихнется?
— Такого не может быть, — ответил Данингер с ухмылкой. — Если и случится вдруг, ты его выключишь. Но компьютер никогда не ломается, парень.
Ричардс собирался уже уйти, но вид вращавшихся штурвалов, слабое движение педалей и мигание лампочек удерживали его. Холлуэй и Данингер вернулись к своим делам — непонятным цифрам и переговорам, прерываемым атмосферными помехами.