Бегущий в Ночи
Шрифт:
– Надо поговорить, – сказал Кахобер Иванович, когда ушел Максим.
Они вошли в пустой класс и сели: он – за свой стол, Лиза – напротив.
«Он все знает, – подумала Лиза, – это конец». – Ты ничего не хочешь мне сказать?
Лиза молчала. А что она могла сказать? Что ей объявили бойкот? Но он и так это знает.
– Лиза. – Кахобер перегнулся через стол и осторожно прикоснулся к ее руке. – Ты обидела человека. Несправедливо обидела. Ты должна извиниться.
Лиза вспыхнула.
Извиниться?! За что? У нее пропал дневник!
Разве
– Тебе Трудно, – сказал Кахобер, – я понимаю. Если хочешь знать, я тоже веду дневник.
– Вы?
Кахобер встал и начал прохаживаться по классу: от двери к окну и обратно.
– Когда мне было тринадцать лет, мне нравилась одна девочка. Ее звали Софико.
«Неужели дневник у него? – с ужасом подумала Лиза. – Нет, не может быть».
– Как это обычно бывает, я долго не мог признаться. И вот однажды на перемене я набрался духа, подошел к ней и сказал: «Софико, Я тебя люблю». – Прямо так и сказал А потом забрался на подоконник И говорю: « Софико, для тебя я готов сделать все, что ты скажешь Хочешь я выпрыгну в окно? Только скажи». А сам смотрю вниз, и у меня мурашки по спине: третий этаж все– таки.
Кахобер задумался и немного помолчав, продолжал:
– «Ерунда, не прыгнешь» – вот что сказала мне Софико.
– А вы?
– Прыгнул.
– Вот это да!
– Прыгнул и оказался в больнице. И знаешь что?
– Что? .
– Софико даже не пришла меня навестить
Лиза представила себе Софико: оправив ветхое платье, сшитое, по моде послевоенных лет, злая красавица исподлобья смотрела на маленького Кахобера. Хорошо быть красавицей.
– Так и не пришла.
– Нет. Но гораздо хуже было другое – Кахобер потряс в воздухе указательным пальцем. О моей любви говорила вся школа. Я был просто в отчаянии.
– Еще бы, – кивнула Лиза, а сама подумала:
«Дневник у него, это ясно».
– Но знаешь – грустно сказал Кахобер – это скоро прошло. Я рассуждал так: я не сделал ничего плохого – наоборот: я люблю Софико и это доброе чувство. Почему я должен стыдиться? Как ты думаешь, я был прав?
– Не знаю, – пожала плечами Лиза. – То есть нет. Наверное, это хорошо.
– Я тоже так считаю.
«Издевается, – думала Лиза. – Сказал бы сразу: «Дневник у меня”».
А Кахобер продолжал:
– Пока я со сломанными ногами лежал в больнице, я о многом думал, тем более что времени у меня было достаточно. Я пытался понять, почему Софико меня не остановила. И почему потом не пришла навестить. Я должен был разобраться в своих чувствах. Понимаешь? И тогда я решил вести дневник. Так, записывал разные мысли, даже стихи сочинял.
– Вы пишете стихи?
– Нет, теперь нет. Но дневник помог мне многое понять. Знаешь, почему Софико
– Почему?
– Софико чувствовала себя виноватой. Она думала, я не захочу ее видеть. Но я это не сразу понял. – Кахобер придвинул к себе стул и сел задом наперед, обхватив спинку руками. – А что касается дневника, я веду его до сих пор. Я бы не хотел, чтобы он оказался в чужих руках, я понимаю. Но и ты меня пойми.
– Да, конечно, – согласилась Лиза, – я понимаю.
– Нет, ты не понимаешь. Юля не брала твой дневник.
– Можно спросить? – сказала Лиза и немного смутилась. – Конечно.
– Мой дневник у вас?
– Нет.
– Тогда почему вы так уверены, что это не Юля?
– Это исключено. – Кахобер наклонил голову набок и криво улыбнулся, отчего его усы изменили положение, а глаза стали как щелки. – Просто она не такой человек.
– Если честно, – сказала Лиза и покраснела, – я тоже об этом думала. Но если она не брала, почему она не могла показать сумку? Я просто хотела убедиться…
– Убедиться? – Кахобер Иванович снова поднял вверх указательный палец и наклонил голову набок. – Никто не имеет права обыскивать другого человека, даже если он тебе не нравится. Ты должна извиниться.
– Я попробую.
– Вот и хорошо, – обрадовался Кахобер. – И пожалуйста, не надо думать, что, если ты не придешь на классное собрание, я об этом забуду. Договорились?
Лиза кивнула.
От классных собраний у Лизы часто оставался на душе неприятный осадок: видимо, предчувствовала, что однажды сама окажется под прицелом.
Кахобер долго ходил по классу, говорил и размахивал руками. У Лизы ком стоял в горле, и в какой– то момент ей показалось, что она упадет в обморок.
– Лиза хочет извиниться, – сказал Кахобер и, уступив ей место, отошел в сторону.
И она извинилась.
«Странно, – думала Лиза, спускаясь по лестнице, – когда ты не прав, стоит тебе извиниться, как мир преображается, а ты сам как будто становишься Лучше».
В раздевалке ее окружили одноклассники. Она сколько угодно могла с ними болтать, и никто не смотрел на нее косо. Максим Елкин ликовал. А сама Лиза чуть не расплакалась: просто ей было у кого переписать домашнее задание и спросить как дела – ничего особенного. Но это так важно, кота есть с кем поговорить.
*
Стоял солнечный майский день. Листья на тополях стали еще больше, а воздух был наполнен свежестью. Лиза простилась с Максимом и отправилась домой.
– Эй! Лиза!
Лиза обернулась. Она всегда ходила быстро, и Юля ужасно запыхалась, пока ее догнала.
– Лиза! Постой. Я хотела тебе сказать. – Юля тяжело дышала и говорила сбивчиво. – Когда ты попросила меня открыть сумку… Понимаешь, там была одна фотография… Извини …
– Ты не должна извиняться, – перебила ее Лиза. – Это подло обыскивать человека, даже если… даже если для тебя это важно. И потом, сумка…