Белая бабочка
Шрифт:
В Берлине уже отшумели вильгельмовские дни. Кое-где еще виднелись флаги. Правда, и в дни торжеств их висело немного. Принарядился центр, а трудовой Берлин имел свой обычный вид. Праздник был явно не на его улице.
Официальный Берлин еще вспоминал, как пятьсот автомобилистов из имперского клуба продефилировали перед монаршей четой, как семь тысяч бюргерских детей пропели серенаду Вильгельму, а шесть тысяч буршей с горящими факелами прошли мимо окон королевского замка, как рейхстаг стоя слушал юбилейную речь своего президента Кемпфа. Но другие заботы уже занимали и рейхстаг, и министров, и самого Вильгельма.
В сейфах немецкого генерального штаба хранились готовые планы военных операций, а в ящике вильгельмовского стола уже лежал законопроект об образовании золотого и серебряного запаса в двести сорок миллионов марок для усиления германского имперского военного фонда.
Дюран сам не знал, как вовремя приехал он в германскую столицу. Для него не были новостью планы Тройственного союза, но в Европе он воочию убедился, что пружина германской военной машины заведена до предела. В Берлине американского финансиста осаждали репортеры. Их интересовало все — с кем из деловых людей, банкиров, промышленников он встретится и что думает о балканской войне, какие сигары он курит и какая погода в Петербурге, его мнение о недавнем перелете Брен де Жона из Парижа в Петербург и цвет любимого галстука банкира.
Мистер Дюран разочаровал репортеров. Он заявил, что приехал в Берлин как турист, коллекционер и любитель предметов старины.
С приездом нью-йоркского финансиста в конторах берлинских антикваров и в квартирах владельцев частных собраний и коллекций замелькала высокая фигура изящного секретаря мистера Дюрана. Уже на второе утро он смог доложить шефу обстоятельства недавней покупки короны Пилура.
…В тот день американский посол устраивал прощальный прием в честь депутации своих соотечественников, приезжавших на вильгельмовские торжества.
Едва Дюран появился в зале, его увел человек с посольской лентой.
Секретаря Дюрана подхватил знакомый журналист, представлявший в Берлине одну из самых влиятельных нью-йоркских газет. Проходя мимо огромного, во всю стену, зеркала, молодые люди задержали шаг.
— Кто этот старец? — Секретарь Дюрана вытянул шею в сторону проходившего мимо человека лет шестидесяти, с лицом спокойным, надменным и застывшим, точно маска.
— Смею уверить, каждый ваш шаг в Берлине, и не только в Берлине, известен этому старику. Это граф Иоахим фон Бедель. — Журналист наклонился почти к самому уху гостя: — Германская секретная служба…
Они ходили по залам, разглядывая танцующих, беседующих.
— Интересно, чем это ваш шеф так увлек личного секретаря императора, — сказал журналист, показывая глазами на двух собеседников, сидящих друг против друга в креслах.
Было очень жарко, и гости все охотнее выходили на открытую галерею, уставленную пальмами, спускались в сад…
По аллее сада, взяв спутника под руку, граф Иоахим фон Бедель прогуливался с секретарем императора. Только старые липы слыхали их тихий разговор. Речь шла о военных законопроектах, которые рейхстаг должен принять в ближайшие дни.
— Двести сорок миллионов марок — это минимум, — сказал фон Бедель.
— Кстати, граф, только что мистер Дюран изъявил желание перекупить у нас тиару Пилура. Он сказал, что не остановится перед любой суммой.
— Над этим стоит подумать, особенно в связи с предстоящим голосованием. Если тиара может нам окупить вооружение хота бы еще одного полка… — Граф фон Бедель не договорил. В аллее показались люди…
…В свое время много шума наделала продажа бриллиантов французской короны. На аукцион 1892 года в Париж съехались сотни коллекционеров и ювелиров со всех концов света. Министры, депутаты и журналисты теснились на эстраде переполненного аукционного зала.
После парижского аукцион, с которого продавалась корона Пилура, был одним из самых больших за последние двадцать лет. Однако он прошел очень тихо, без всякой рекламы.
В третий раз опустилась рука, зажавшая в толстых пальцах деревянный молоток, и раздался бесстрастный, глухой голос:
— Тиара Пилура приобретена мистером Дюраном…
…Павел Александрович Тургин задумывался, не слишком ли он увлекся давней историей о короне Пилура. Но чем больше у него было материалов, тем меньше оставалось места для сомнений. И он предпринимал все новые и новые поиски.
Так однажды, развернув комплект «Южноморской копейки» за 1913 год, Тургин среди отчетов о военных действиях, вспышках холеры, заседаниях Думы, сообщениях о выходе в свет книги «Сто советов, как разбогатеть» и новинки синематографа «Поимка фальшивомонетчиков» увидел заметку на второй полосе. Она называлась «Загадочная корона»…
Ровно за сорок два года до этого июльского дня, когда старый номер «Южноморской копейки» попал на глаза Тургину, в Берлине, на Вильгельмштрассе, чиновник германской секретной службы положил перед графом Иоахимом фон Беделем тот же номер южноморской газеты. На второй полосе толстым синим карандашом была аккуратно очерчена заметка на две колонки.
— Донесение нашего консула из Южноморска, — сказал чиновник. — Сомнения в подлинности тиары Пилура.
— Что такое? — гневно поднял брови фон Бедель.
— Вот перевод.
Чиновник положил рядом с газетой два скрепленных листка машинописи. Бедель читал, подчеркивая карандашом отдельные строки:
«…Некоторые южноморские знатоки и любители древности высказывают сомнение в подлинности нашумевшей в последнее время короны Пилура, которая продана за баснословные деньги. Поражает, что, кроме короны, до сих пор не обнаружены другие вещественные следы пребывания Пилура на нашем юге, где эта корона была найдена.
И вдруг да окажется, подумали мы, что эту корону сделали не древние мастера, а какой-нибудь наш южноморский ювелир…»
— Этого еще не хватало! — зло бросил Бедель. — Нигофф у нас на учете?
— Да, ваше сиятельство, еще со времени переезда в Россию. Вот его карточка. Он в резерве.
— Как с ним связаться?
— Через торговый дом «Ханке и Кo».
— Надо его срочно вызвать…
И вот Нигофф, перепуганный и жалкий, стоит перед графом Беделем, который толстым цветным карандашом постукивает по газетному листу.