Белая богиня
Шрифт:
Как козленок, я упал в молоко.
Это пароль для посвященных, когда они достигают Гадеса и попадают к попечителям мертвых. Они присоединяются к козленку, то есть бессмертному Дионису, первоначально критскому Загрею или Зевсу, отведав его плоть, и к его матери — богине-козе, в чьем котле и в чьем молоке он был сварен [129] . Песня о рождении богов на одной из недавно найденных табличек из Рас-Шамры содержит ясное запрещение варить козленка в молоке матери.
129
Я обнаружил, что меня опередил Маймонид, испанский еврей двенадцатого века, который реформировал иудаизм и был заодно лекарем Саладина. В "Путеводителе по ошибкам" он толкует текст как предписание против участия в поклонении Аштарот.
Запрещение во Второзаконии объясняет велеречивый и явно поддельный миф об Исаве, Иакове, Ревекке и благословении Исаака, который приведен в Бытии (27), чтобы оправдать узурпацию Иаковым племенем жреческих и царских прерогатив идомеян. Религиозный обряд, иконотропически [130] представленный в этом мифе, скорее всего — церемония поедания козленка
130
В предисловии к "Царю Иисусу" я определяю иконотропию как технику умышленно неправильной интерпретации (из-за чего древние Ритуальные символы поменяли свое значение), призванную обосновать изменения в религиозной системе — обычно это переход от матриархальной власти к патриархальной — и придать новый смысл мифам. Я привожу примеры из мифов о Пасифае, Эдипе и Лоте.
Нонн, писатель-орфик, объясняет поворот на Крите от культа козла к культу быка тем, что Загрей, или Дионис, был рогатым ребенком, на день занявшим трон Зевса. Титаны разорвали его на куски и съели после того, как он прошел через ряд метаморфоз, побывав Зевсом в козьей шкуре, посылающим дождь Кроном, вдохновенным юношей, львом, конем, рогатым змеем, тигром, быком. Титаны съели его, когда он стал быком. Персидский Митра также был съеден в образе быка.
Похоже, в Ирландии существовал культ козла до прихода данайцев и милетов. ибо в "Книге Бурой Коровы" "козлоголовые" — это демоны, ассоциируемые с leprechauns — пигмеями, фоморами, африканскими аборигенами [131] . Однако ко времени ульстерского героя Кухулина, который, по легенде, умер во втором веке нашей эры, культ королевского быка был уже установлен. Судьба Кухулина была связана с коричневым бычком, сыном знаменитого Коричневого Быка королевы Медб. Морриган, богиня судьбы, впервые встретив Кухулина, предостерегла его, что он будет жить только пока бычок считается теленком. Центральная история в саге о Кухулине — "Битва быков" — повествует о войне, которую вели армии Медб и ее мужа, короля Айлиля, и которая началась из-за случайной ссоры из-за двух быков. В конце Коричневый Бык, другая ипостась Кухулина, убивает соперника — Белорогого Быка, который, считая себя слишком благородным, чтобы служить женщине, покинул стадо Медб ради стада Айлиля. Потом Коричневый Бык сходит с ума от гордыни, бросается на скалу и выбивает себе мозги. Ему наследует его сын, и Кухулин умирает.
131
Демоны и привидения — всегда отверженные боги или жрецы вытесненной религии, например греческие Empusae и Lamiae, которые во времена Аристофана рассматривались как эмиссары Тройственной Богини Гекаты. Ламии — красивые женщины, которые соблазняли путешественников, а потом пили их кровь, — были оргиастическими священнослужительницами ливийской богини-змеи Ламии. Эмпусы, демоны с одной ногой медной, а другой ослиной, — "реликты" культа Сета; лилим — дети Лилит, поклонявшиеся иудейской богине-сове, которая была первой женой Адама, имели ослиные ноги.
Довольно рано культ быка появился в Уэльсе. В поэтическом диалоге валлийцев в "Черной книге Кармартена" Гвитно Гаранхир, отец Элфина, так описывает героя Гвина: "Бык драчливый, мгновенно раскидывающий воинскую рать". "Бык драчливый", по-видимому, и здесь, и в более поздних поэмах скорее священный титул, нежели хвалебная метафора, также, как "ястреб" или "орел".
В "Битве быков" есть пример замысловатого языка мифа: Коричневый Бык и Белорогий Бык на самом деле — пастухи королевских свиней, умевшие перевоплощаться. Пожалуй, в древние времена свинопасы были совсем не теми, кем стали в притче о блудном сыне. Быть свинопасом когда-то давно означало быть священнослужителем богини смерти, чьим сакральным животным являлась свинья [132] . "Битва быков" включена в "Дела Великой Академии Бардов" — сатиру седьмого столетия на жадность и невежество правящей касты бардов, очевидно, сочиненную каким-нибудь членом пророчествующего братства, изгнанного с принятием христианства. Ведущий персонаж здесь Марван, свинопас Гуойре, короля Коннаугга. Его скорее всего можно отождествить с Морвраном (черный ворон), сыном Белой Богини-свиньи Керридвен, который появляется как Авагти в валлийской сатире "Сказание о Талиесине". Из мести за гибель волшебного белого вепря, одновременно лекаря, музыканта и гонца, которого Гуойре по настоянию главных бардов зарезал, Марван вызывает их на соревнование в мудрости и вынуждает позорно молчать. Сеанхан Торпест, президент Академии, обращается к нему как к "Главному прорицателю неба и земли". В "Сказании о Бранвен" есть намек на то, что свинопасы Матолуха, короля Ирландии, были колдунами и умели провидеть будущее. О том же, но более явно, говорится в Триаде 56, где колдун Кол ап Кохлфревр, один из "Трех могущественных свинопасов на острове Британия", представлен как человек, познакомивший британцев с пшеницей и ячменем. Однако это не совсем так. Имя белой свиньи, о которой он заботился в Дахлуре в Корнуолле и которая путешествовала по Уэльсу с подарками в виде пшеницы, пчел и собственных поросят, было Хен Вен (белая старуха). Майс Гвенит (пшеничное поле) в Гвенте она одарила тремя пшеничными зернышками и тремя пчелами. Конечно же, это была богиня Керридвен в обличье животного. (Эта история рассказывается в трех сериях Триад, напечатанных в "Myvyrian Archaiology".)
132
Свидетельством той же его функции в Древней Греции является общепринятый эпитет dios (божественный), который прилагается в "Одиссее" к свинопасу Евмею. Из-за страха, который свинопасы наводили на иудеев и египтян, и из-за презрения, которое, благодаря блудному сыну, долго испытывали к ним в Европе, это слово обычно переводится неправильно как "честный" или "достойный", хотя должно быть hapax legomenon. Это правда, что кроме одной-единственной ночи — полнолуния, ближайшего к зимнему солнцестоянию, когда свинью
Нехорошая сторона ее натуры проявилась в подарке жителям Арвона. Свирепый котенок вырос и стал одним из Трех Бедствий Англси, Кошкой Палуг. Керридвен, следовательно, — богиня-кошка так же, как богиня-свинья. Это объединяет ее с кошкой-как-духом-зерна, упомянутой сэром Джеймсом Фрэзером, которая до сих пор присутствует на праздниках урожая в Северной и Северо-Восточной Германии, а также во многих районах Франции, и с чудовищем Шапалу из французской легенды об Артуре.
В Ирландии тоже существует культ кошки. "Изящная Черная Кошка, лежащая в кресле из старинного серебра", имела пещеру-cвятилище в Коннаугте в Клог-маг-риг-кэт (теперь Клаф) до прибытия святого Патрика. Эта кошка очень бранилась, когда отвечала людям, которые пытались ее обмануть, и, по-видимому, она тождественна египетской богине-кошке Пашт. Египетские кошки были грациозными, черными, длинноногими и с маленькими головками. Еще одно ирландское святилище кошки — Ноут, захоронение в графстве Мет того же времени, что и Новая Мыза. В "Делах Великой Академии Бардов" говорится, что внутренняя комната этого захоронения служила жильем для короля-кота Ирусана, который был не меньше быка и однажды унес на своей спине Сеанхана Торпеста, верховного мудреца-поэта Ирландии, в отместку за сатиру. Гигин в своей "Поэтической астрономии" отождествляет Пашт с Белой Богиней, отмечая, что когда Тифон неожиданно появился в Греции (неизвестно, имел Гигин в виду нашествие или вулканическое извержение, подобное тому, что разрушило большую часть острова Фера), боги бежали, преобразившись кто в кого: "Меркурий — в ибиса, Аполлон — в ворона, фракийскую птицу, Диана — в кошку".
Старая белая свинья подарила жителям Хривгивертуха маленького волка, который тоже весьма прославился. Волк-как-дух-зерна до сих пор известен примерно в тех же районах, что и кошка-как-дух-зерна, а на острове Рюген женщина, которая связывает последний сноп, называется Волчицей и должна укусить хозяйку дома и экономку, успокаивающую ее большим куском мяса. Итак, Керридвен была также богиней-волчицей, подобно Артемиде. Похоже, она появилась в Британии между 2500–2000 годами до нашей эры из Северной Африки вместе с длинноголовыми земледельцами нового каменного века.
Почему кошка, свинья и волчица считались в первую очередь посвященными богине луны — нетрудно понять. Волки воют на луну и едят трупы, их глаза светятся в ночи, и их часто можно встретить на лесистых склонах гор. У кошек глаза тоже светятся в темноте, они питаются мышами (символ чумы), открыто совокупляются и бесшумно передвигаются, они плодовиты, но пожирают свое потомство, и цвет шерсти у них самый разный, как у луны, от белого до рыжего и черного. Свиньи тоже бывают белыми, рыжими и черными, тоже едят трупное мясо, тоже плодовиты и тоже поедают свое потомство, и клыки у них в виде полумесяца.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Паламед и журавли
Что меня больше всего интересует в изучении этого предмета, так это постоянно проявляющаяся непохожесть поэтического и прозаического мышлений. Прозаический метод был введен греками классической эпохи как страховка против мифографической фантазии, способной утопить все разумное. Теперь он стал единственным законным способом передачи полезной информации. И в Англии, как во многих торговых странах, господствует мнение, что "музыка" и старомодный ритм — две особенности поэзии, которые отличают ее от прозы, и что каждое стихотворение имеет или должно иметь прозаический эквивалент. В результате поэтические способности атрофированы у образованного человека, который сам не развивал их, в точности как способность понимать живопись атрофирована у арабов-бедуинов. (Т. Э. Лоуренс один раз показал цветной портрет арабского шейха его людям. Они передавали портрет из рук в руки, однако никто ничего не мог сообразить, и лишь один сказал, что узнает рог бизона, показывая на ногу шейха.) Неумение думать поэтически — разлагать речь на оригинальные образы и ритмы и вновь комбинировать их одновременно на нескольких уровнях мысли в нечто многозначное — приводит к неспособности ясно думать в прозе. В прозе каждый человек в каждый момент думает на одном каком-нибудь уровне, и никакая комбинация слов не должна нести в себе больше одного значения. Тем не менее, образы, живущие в словах, должны соотноситься, если текст предполагает быть единым. Это простое правило забыто, и то, что сегодня называется прозой, является обыкновенным механическим соединением неких стереотипов вне зависимости от образов, заключенных в словах. Механический стиль, который родился в бухгалтерии, теперь проник в университеты, и наиболее зомбивидные варианты появляются в работах известных ученых и богословов.
Мифографические положения, которые совершенно очевидны для немногих поэтов, еще не разучившихся думать и говорить поэтически, почти всем ученым кажутся чепухой или детским лепетом. Я имею в виду такие утверждения, как, например: "Меркурий изобрел алфавит после того, как увидел летящих журавлей" или: "Менв аб Тейргвайт увидел три рябиновых прутика, растущих изо рта Эйнигана Фавра, и все науки и знания были записаны на них". Лучшее, что ученые до сих пор сделали для поэм Гвиона, — это назвали их "дикими и великими", но они никогда не подвергали сомнению убеждение, что Гвион, его коллеги и их слушатели — люди чахлого и недисциплинированного интеллекта.
Шутка состоит в том, что чем "прозаичнее" ученый, тем больше его тянет к интерпретации древних поэтических текстов, и при этом ни один исследователь не решается заявить о себе как о знатоке больше чем в одной узкой области — из боязни вызвать неудовольствие или подозрения у коллег. Знать только что-то одно, значит, иметь ум варвара: цивилизация подразумевает элегантное сведение всего человеческого опыта в единую гуманитарную систему мышления. Наше время на диво варварское: представьте, скажем, иудаиста ихтиологу или знатоку датской географии, и им не о чем будет говорить, кроме как о погоде или о войне (если идет война, а это — дело обычное в наш варварский век). Но то, что большинство ученых — варвары, не очень страшно, когда хоть несколько из них готовы помочь своими знаниями немногим независимым мыслителям, поэтам, которые пытаются не дать умереть цивилизации. Ученый — добытчик, а не строитель, и все, что от него требуется, — это добывать чистыми руками. Он — гарантия поэта от фактических ошибок. В современном мире, безнадежно путаном и неряшливом, поэту легко попасться на ложную этимологию, анахронизм, математический абсурд, если он пытается стать тем, кем он быть не может. Его дело — правда, тогда как дело ученого — факт. Факт нельзя отрицать. Можно сказать так: факт — это дань людей, у которых нет права голоса, но есть право вето. Факт — это не правда, но поэт, который по собственной воле игнорирует факт, не может докопаться до правды.