«Белая чайка» или «Красный скорпион»

Кирицэ Константин

Не знаю, сколько времени я провел в воде. Голову осаждали всякие мысли, лишенные, однако, ясности. Когда же я вспомнил, что нахожусь на берегу моря, а вокруг недоступные источники радости, и все из-за моего дурацкого вывиха, меня словно окатило вихрем из мириадов градин. Однако вихрь мне вовсе не почудился, а действительно пролетел над головой, предвещая дождь, который не заставил себя долго ждать, — мощный, холодный, проливной.

Яхта быстро приближалась к берегу. Пассажиры сгрудились вокруг мачты, спасаясь кто как мог от холодных залпов дождя. Дан бросил якорь в десяти-пятнадцати метрах от опасной гряды бурунов. Я стал свидетелем леденящей душу сцены: девять человек, выбиваясь из сил, пытались пробиться сквозь ревущий вал.

Изнурительная борьба со стихией продолжалась минут пятнадцать. Десятому, господину Марино, неизвестно когда оказавшемуся рядом, раньше других удалось преодолеть страшный барьер. Остальные проплывали в Теплую бухту, кто возле Большого омута, кто возле Злого омута, в зависимости от того, куда унесло течением. Я твердо убежден, что и Дан, и Пауль, и Эмиль, и учительница, и даже Елена тоже смогли бы преодолеть барьер, если бы каждый не помогал тому, кто хуже плавал. Пауль руководил группой, отнесенной к Злому омуту, Дан — отнесенной к Большому омуту.

Пловцы достигли берега в таком изнеможении, что не смогли даже добрести до навесов и тентов. Они повалились на мокрый песок и лежали несколько минут, пока не собрались с духом и силами. К счастью, дождь быстро кончился, и пляж снова засиял в лучах солнца. Как по мановению волшебной палочки, мы все вдруг почувствовали себя счастливыми и в то же время голодными как волки. Господи, у меня ведь с утра даже крошки во рту не было. Поскольку я был в привилегированном положении, Пауль галантно пригласил меня к мотоциклу и через четыре минуты высадил перед гостиницей. Затем помчался обратно забирать пляжные вещи.

Однако вопреки моим помыслам в ресторан я попал не сразу, так как вынужден был задержаться в гостиной. Из ближайшего кресла наперерез мне выскочила невесть откуда взявшаяся элегантная, стройная, огненно-рыжая девица с миндалевидным разрезом глаз и детским нетерпением в голосе и движениях.

— Как хорошо, что вы пришли, — радостно проговорила она. — Хотя, вероятно, вы и не тот (!)… но, может быть, знаете, когда вернется господин Винченцо Петрини?

От удивления я разинул рот. Так вот, оказывается, какая есть подружка у дона Петрини! Вспомнив его смешную лысину и выпирающее брюшко, я даже разозлился. Другой на моем месте, наверное, попытался бы увести у него девочку из-под носа.

— Он сейчас вернется, — успокоил я девицу.

Но вместо того чтобы бежать в ресторан, я уселся в кресло. Мне было любопытно взглянуть на встречу рыжей красавицы с выдающимся любителем древностей… и клубнички. Я даже не отдавал себе отчета в том, что девушке с миндалевидными глазами мое поведение могло показаться оскорбительным.

Как ни удивительно, дон Петрини прибыл в гостиницу раньше всех. Интересно, с легким ли сердцем он покинул Елену? Сицилиец пронесся по холлу как ураган, не заметив посетительницы, которая, впрочем, тоже не обратила на него внимания, вероятно, приняв за обслуживающий персонал. При его появлении рыжая вначале взглянула на меня, но я в этот момент любовно рассматривал носки своих сандалий, и мучивший ее вопрос застрял на полуслове. Спустя какое-то мгновение появилась Елена. Одна. Весело вошла в холл и застыла на месте как вкопанная. Почти так же, в свою очередь, отреагировала на ее появление и рыжеволосая красавица. Однако обе довольно быстро пришли в себя и двинулись друг другу навстречу. Золотые волосы остановились в метре от бронзовых. Ни одна из девушек не протянула руки, что показалось мне признаком особо изысканных, аристократических манер. Рыжая оказалась смелее, первой вступив в разговор:

— Ты с папашей или с Раду? Или с обоими?..

— Да! — высокомерно ответила Елена.

— Ясно! — многозначительно произнесла рыжеволосая.

— А ты? — спросила фея, чуть заметно подняв брови.

— Жду господина Винченцо Петрини…

— Ясно-о-о! — в свою очередь также многозначительно произнесла Елена и гордой, упругой походкой пошла вверх по лестнице.

Вся

эта сцена, признаюсь, привела меня в недоумение. Чтобы не слишком ломать себе голову, я сообщил рыженькой, что господин Винченцо Петрини вернулся и находится в своем номере на втором этаже, после чего быстро сделал налево кругом, чтобы не видеть лишний раз физиономию девицы.

Я обедал один за столиком, отгороженным от глаз окружающих кадкой с экзотическим растением. Остатки моего любопытства улетучились, и наблюдал я за происходящим лишь постольку, поскольку выгодная позиция столика располагала к этому. Господин Марино занял свое уединенное место. Ему без заказа немедленно принесли спагетти. Елены с папашей не было, вероятно, им доставили обед в номера. Архитектор Дориан и учительница сидели за столом как два незнакомых человека, даже хуже того, как люди, не желающие больше друг друга знать. За все время они не обменялись ни взглядом, ни словом, будто бы между ними выросла ледяная стена отчуждения.

Примерно через час в ресторан спустился дон Петрини со своей бамбиной. Они уселись в столь уединенный угол, что им, честное слово, мог позавидовать господин Марино. Почему же, в самом деле, все прятались?.. Да и сам я, в конце концов, тоже немного таился… И чтобы скрыться от посторонних глаз, пошел в свой номер. Через пару часов я проснулся с ясной головой, полный бодрости и позабыв про зловредных чертей в ноге.

К вечеру, как обычно, все собрались в гостиной. Раду, однако, держался в стороне от других. Он был мрачен и нервозен. Остальные обступили Сильвию Костин. Я тоже, правда без особого желания, присоединился к ним и довольно долго пробыл в их компании, не проронив ни слова. Однако никто не обратил внимания на мое нарочитое молчание. Почему мне хотелось изображать из себя мученика?

Идиотский вечер! Скучный, противный… Бр-р-р! Я, как дурак, торчал перед учительницей, даже не осмеливаясь взглянуть на нее, а остальные соревновались в комплиментах и лести в адрес нашей королевы. Все сразу же стали шибко умными, даже Эмиль, который сыпал французскими изречениями, как родными. И у меня чесался язык, а в голове теснились эпитеты один другого ярче… Но я молчал как болван и слушал тех, кто не хотел упустить свой шанс. Еще один штурм, и крепость — как кто-то охарактеризовал учительницу — уже не казалась мне столь неприступной.

Королева с явным удовольствием выслушивала все, даже явную чушь, в коей не ощущалось недостатка в ходе беседы, часто вставляла осторожные реплики, а если рассказывала что-то сама, то утонченность ее выражений и логика мышления вызывали самое неподдельное восхищение. К тому же она была красавицей, источала силу и молодость… Я терзался предположениями. Кто же будет счастливцем? И будет ли счастливец вообще?

Я вспомнил об архитекторе Дориане. Поискал его рассеяным взглядом и обнаружил в баре гостиницы возле адвоката Жильберта Паскала. Оба они казались какими-то сплющенными, скрюченными, будто вываливающимися из одежды. А поскольку Раду по-прежнему сидел один, Елена, очевидно, была заточена в комнате. Около восьми вечера в холле появился господин Винченцо Петрини. Однако не со стороны внутренней лестницы, а с улицы.

— Вероятно, он спровадил домой рыжую барышню, — прошептал мне Пауль на ухо.

Как часто бывает в разгар беседы, вдруг наступила напряженная тишина. Пауль спас положение, громогласно заявив:

— Хорошо, что вспомнил! В воскресенье всех приглашаю на открытие летнего сезона в муниципальном театре. Никакие отговорки не принимаются. Только клятвы. Итак, поклянитесь!

Он заставил нас вытянуть руки, соединил их, пробормотал какое-то заклинание и произнес имя каждого. Подробности этой процедуры я не запомнил, так как неожиданно обнаружил, что рука королевы лежала поверх моей. Удивляюсь, как она не обожгла ладонь, такой жар исходил от моей руки. Учительница не спеша высвободила руку и, ни к кому ни обращаясь, проговорила: