Белая дорога

Коннолли Джон

— Нет, от другого — Никки. Который похож на чокнутого профессора. Только он не профессор...

— Есть надежда, что он примет правильное решение?

— Ага, уже. Он сбежал в Канаду. Отец девчонки очень разозлися. Его имя Пит Драконис, но все называют его Пит Джерси. Знаешь, по-моему, разумный человек свяжется скорее с Драконом, чем с мужиком, у которого имя как название штата, кроме, разве что Вермонта. Человек по имени Вермонт, по крайней мере, может заставить тебя заботится о сохранении популяции китов и пить зеленый чай. Хоть какая-то польза

для здоровья.

За кофе я рассказал им об Эллиоте Нортоне и его клиенте. Эйнджел озабоченно покачал головой.

— Южная Каролина, — пробормотал он. — Не самое мое любимое место.

— Ну да, официальный гей-парад проходит не там, — подтвердил я.

— Откуда, ты говоришь, этот парень? — уточнил Луис.

— Из городка Грэйс-Фоллз. Это неподалеку от...

— Я знаю, где это, — перебил он меня.

Что-то в его голосе заставило меня замолчать. Даже Эйнджел озадаченно уставился на него. Мы просто смотрели, как Луис перекатывал кусочек рулета между большим и указательным пальцами.

— Когда ты собираешься ехать? — спросил он меня.

— В воскресенье.

Мы с Рейчел обсудили это и решили, что моя совесть позволит мне отправиться туда на пару дней. Я не хотел, чтоб беседа приняла такой оборот и перевел разговор на свою встречу с Мак-Артуром. Она на удивление быстро согласилась и на дежурства, и на сигнализацию, пообещав к тому же, что поможет Мак-Артуру с подругой.

Луис, похоже, сверился со своим внутренним расписанием и сообщил:

— Тогда я встречу тебя уже на месте.

— Мы встретим тебя на месте, — поправил Эйнджел.

Луис посмотрел на него.

— У меня есть кое-какие дела по дороге.

— У меня ничего не запланировано, — ответил Эйнджел абсолютно нейтральным голосом, смахивая со стола крошки.

Похоже, разговор принимал какой-то странный оборот, но я не просил разъяснений. Вместо этого я попросил счет.

— У тебя есть какие-нибудь соображения, с чем это было связано? — тихонько спросила Рейчел, когда мы направлялись к машине. Впереди маячили спины Эйнджела и Луиса.

— Нет, — ответил я. — Но, по-моему, кто-то сильно пожалеет, что эти двое покинули Нью-Йорк.

Надеюсь, этим кем-то буду не я.

В ту ночь я проснулся от шума внизу. Когда, накинув халат, я оставил спящую Рейчел и спустился вниз, оказалось, что входная дверь приоткрыта. На крыльце сидел Эйнджел, одетый в спортивные штаны и потрепанную футболку. Он вытянул вперед босые ноги и со стаканом молока в руках обозревал залитые лунным светом болота. С запада раздавались крики совы, то пронзительные, то приглушенные. Я знал, что птицы гнездились на кладбище Блэк Пойнт. Иногда в ночи фары проезжающей машины выхватывали из темноты силуэты птиц, спускающихся к верхушкам деревьев; нередко в их когтях можно было разглядеть все еще бьющуюся мышь.

— Что, совы не дают уснуть?

Он глянул на меня через плечо, и что-то от прежнего Эйнджела мелькнуло в его улыбке.

— Мне не дает уснуть тишина. Как ты вообще спишь в такой тишине?

— Могу

пойти подудеть в свой рог или поругаться по-арабски, если это тебе как-то поможет.

— Да ладно...

Комары кружились вокруг нас, выжидая момент, чтобы напиться крови. Я взял с подоконника спички, поджег уголек, чтобы отпугнуть их, и сел рядом с ним. Он предложил мне стакан.

— Будешь?

— Нет, спасибо, я пытаюсь бросить.

— И правильно. Кальций сведет тебя в могилу.

Он сделал небольшой глоток.

— Волнуешься насчет нее?

— Ты о Рейчел?

— Ну, да. Не буду же я спрашивать о Челси Клинтон.

— Она в порядке. Кстати, я слышал, что Челси неплохо справляется в колледже, так что у нее тоже все путем.

Эйнджел улыбнулся, и лицо его словно на миг озарилось.

— Ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю. Иногда бывает, волнуюсь. Порой мне становится так страшно, что я выхожу сюда, сижу в темноте, глядя на болота, и молюсь за нее. За нее и за малыша. Честно говоря, я думаю, что мы уже достаточно натерпелись. Пора бы и передохнуть немного.

— Здесь в такую ночь можно на это надеяться, — сказал он. — Тут очень мило. Спокойно.

— Ты начинаешь подумывать о том, чтобы удалиться на покой в эти края? В таком случае мне пора паковать вещи.

— Да нет, я слишком люблю город. Но здесь можно отдыхать.

— У меня в сарае водятся змеи...

— У всех нас свой гадючник. И что ты собираешься с ними делать?

— Оставлю в покое. Может, когда-нибудь они уйдут, или что-нибудь с ними случится.

— А если нет?

— Тогда придется самому с ними разобраться. Не хочешь сказать, что ты здесь делаешь?

— Спина болит, — ответил он просто. — И бедра тоже — там, где они содрали с меня кожу.

Ночные тени настолько отчетливо отражались в его глазах, будто стали частью его, как если бы частички темного мира нашли свое пристанище в его душе.

— Знаешь, я все еще вижу их, этого чертова проповедника и его сынка. Он держал меня, пока остальные резали. Он шептал мне на ухо, ты знаешь об этом? Этот Падд, гореть ему в аду, шептал мне, гладил по голове, мол, все в порядке, все образуется. А в это время его папаша резал меня. Каждое мое движение напоминает о холодной бритве, о его шепоте, и это возвращает меня назад, к ним. И, когда это происходит, ненависть переполняет меня. Никогда раньше я не испытывал такой ненависти.

— Это пройдет, — сказал я тихо.

— Разве?

— Да.

— Но не совсем.

— Нет, не совсем. И это чувство будет принадлежать тебе, и ты сделаешь с ним то, что должен.

— Я хочу убить кого-нибудь, — он сказал это так же, как если бы сообщил, что собирается принять прохладный душ жарким днем.

Луис был убийцей, я так думал. Неважно, что он убивал не ради денег или власти, что он не был безразличен и что людей, которых он убивал, не слишком оплакивали. Он мог забрать жизнь и не терзаться при этом по ночам, это было у него в крови.