Белая дорога
Шрифт:
На светофоре загорелся зеленый, и нас стали пихать со всех сторон люди, переходившие улицу. Но Райн все не двигался.
— Вы на чьей стороне, мистер Паркер, во всем этом?
— Я пока не решил. Хотя в конечном итоге полагаю, что я на стороне погибшей женщины и умершего мужчины, чего бы это ни стоило.
— А Эллиот Нортон?
— Друг. Он попросил меня приехать сюда. Я приехал.
Райн повернулся, чтобы посмотреть мне в лицо.
— Меня попросили передать дело ему, — сказал он.
— Через Эллиота?
— Нет. Он
— Вы знаете кто?
— Он сказал, что его фамилия Киттим. У него что-то не так с лицом. Он пришел ко мне в офис и сказал, что я должен позволить Эллиоту Нортону защищать Атиса Джонса.
— И что вы ответили?
— Я объяснил ему, что не могу этого сделать: нет никаких причин. И тогда он сделал мне предложение...
Я ждал.
— У всех нас есть скелеты в шкафу, мистер Паркер. Скажем так, он дал мне бегло взглянуть на себя самого. У меня жена и маленькая дочь. В начале нашей совместной жизни я сделал несколько ошибок, но потом не повторял их. Я не предполагал, что мою семью могут отнять за грехи, которые я пытался скрыть. В общем, пришлось объяснить Джонсу, что Эллиот Нортон более опытный юрист, который поведет его дело. Парень не возражал. Я ушел. С тех пор я не видел Киттима, и надеюсь больше никогда его не встретить.
— Когда он был у вас?
— Три недели назад.
Три недели назад... Примерно в это же время был убит Греди Труэт. Затем Джеймс Фостер, а еще раньше — и Марианна Ларуз. Как сказала Адель Фостер, что-то происходит, и, что бы это ни было, со смертью Марианны Ларуз оно стало набирать обороты.
— Это все, мистер Паркер? — спросил адвокат. — Я не в восторге от того, что сделал. И я бы не хотел пройти через это еще раз.
Спасибо, что согласились поговорить, мистер Райн.
— Мне действительно очень жаль Атиса, — сказал он.
— Я уверен, что ему там спокойнее, — ответил я.
Я вернулся в гостиницу. Там меня ждала записка Луиса, сообщавшего, что он приедет следующим утром немного позже, чем предполагалось. Отлично!
Этой ночью я стоял у окна гостиницы, привлеченный постоянно повторяющимся сигналом автомобиля. Напротив, через улицу перед банкоматом стоял черный «кадиллак» с разбитым лобовым стеклом и включенным двигателем. Пока я наблюдал, позади водительского сидения открылась дверца, и оттуда появилась девчонка-подросток. Она стояла у открытой двери и манила меня рукой, ее губы беззвучно двигались.
— Я нашла местечко, куда мы можем поехать.
Ее бедра двигались в такт музыке, слышной только ей. Девчонка задрала свою юбку, оказавшись совершенно голой, но лишенной признаков пола; кожа ее была мягкой на вид, как у резиновой детской куклы. Она облизнула губы.
— Спускайся.
Это странное существо водило рукой по своей мягкой коже.
— Я нашла местечко...
Она сделала попытку навязать себя мне еще раз, потом прыгнула обратно в машину, которая начала медленно отъезжать. Из-под полуприкрытой дверцы на дорогу посыпались пауки. Я принялся
Глава 21
В начале десятого меня разбудил стук в дверь. Инстинктивно я потянулся за пистолетом, которого у меня больше не было. Я обернул полотенце вокруг талии, затем осторожно подкрался к двери и глянул в замочную скважину.
Нечто выше двух метров в изумительно подогнанном костюме и преисполненное республиканской гордости геев обрисовалось в вырезе замочной скважины.
— Я видел, что ты подглядываешь, — сказал Луис вместо приветствия, когда я открыл дверь. — Черт, ты что никогда не ходишь в кино? Парень стучит в дверь, герой с голой задницей выглядывает, и парень разряжает обойму голозадому в глаз.
Он был в черном льняном костюме, дополненном белой рубашкой без воротника. Аромат дорогого одеколона проследовал вслед за ним в комнату.
— От тебя несет за версту, как от французской проститутки, — сказал я ему.
— Даже если я французская шлюха, ты не можешь мне этого запретить. Кстати, мог бы кинуть на личико немного «штукатурки», раз уж пригласил меня к себе в номер.
Я остановился, увидел себя в зеркале на двери и отвел взгляд. Он был прав, я сам бы сошел за привидение: мертвенно-бледен, под глазами темные круги, губы потрескались и обветрились. К тому же этот невыносимый металлический привкус во рту.
— Я что-то подцепил.
— Вот дерьмо! Какого хрена ты там подцепил? Чуму? Краше в гроб кладут, полюбуйся на себя.
— Да что с тобой? Решил помолиться за упокой моей души?
Он поднял руки, отступая:
— Эй, ты вообще-то рад, что я приехал? Как мило, что ты так высоко ценишь меня.
Пришлось извиняться.
— Ты зарегистрировался?
— Угу, там какой-то мудак — извини, но он все-таки мудак — пытался сунуть мне свои чемоданы в дверях.
— И что ты сделал?
— Взял их, поставил в кабину лифта, дал мужику пятьдесят долларов и велел ему передать их на благотворительность.
— Класс!
— Мне тоже приятно так думать.
Я оставил его смотреть телевизор, а сам пошел принять душ и одеться. Потом мы направились в кафе «Диана» на Митинг-стрит выпить кофе и перекусить. Я съел половину сэндвича и отложил его в сторону.
— Надо поесть. Что, фигово тебе?
Я покачал головой:
— Уже все прошло.
— Когда все пройдет, ты умрешь. Итак, что там у нас на повестке дня?
— Как обычно: мертвецы, тайны, опять мертвецы.
— Кого мы потеряли?
— Мальчишку. Семью, которая его укрывала. Может быть, Эллиота Нортона.
— Черт, все это звучит так, как будто у нас никого не осталось. Тому, кто нанимает тебя, лучше сразу оговорить выплату гонорара в своем завещании.
Я посвятил его во все, что произошло за последнее время, не упомянув только о черном «кадиллаке». Не было нужды обременять его еще и этим.
— Итак, что ты собираешься делать?