Белая горячка
Шрифт:
– Читали ли вы, мой милый, - начал князь, увидя меня, - читали ли вы рассуждение о живописи Леонарда да Винчи? Эту книгу не везде можно достать; впрочем, она переведена на французский язык. К ней приложены рисунки, сделанные
Пуссеном. Сколько тут мыслей, сколько верности во взгляде! Прочтите, она у меня есть; я только сейчас все думал о ней. У меня библиотека полная, старинная, что хотите найдете в ней; есть сочинения очень редкие. Пожалуйста, пользуйтесь ею.
Я поклонился князю.
– Полноте; я вам говорю это не для того, чтобы вы благодарили меня. Мы с вами познакомились так, что церемонии можно в сторону… Знаете
Винчи, между прочим, был и поэт, как и Микель-Анджело? Он написал сонеты и один, совсем недурной по тогдашнему времени, дошел до нас…
– Я не знал этого, князь.
– Да, да; это известно… О, сколько наслаждений в Италии готовится вам, молодой человек!.. Верите ли, что я завидую вам? Для меня уже там нет ничего нового: мне известен каждый сокровенный уголок в самом незначительном монастыре.
У меня, надо сказать вам, есть инстинкт угадывать, где хорошее; иногда по этому инстинкту я отыскивал удивительные картины, о которых, - князь взял меня за руку и наклонился ко мне, - о которых не подозревают и сами итальянцы. Хотите ли меня иметь своим чичероне?
– Мне это будет очень лестно, князь, - отвечал я.
– Вам должно непременно, и поскорей, прежде всего познакомиться с флорентийской школой, с этой матерью всех школ, которая произвела Леонарда да Винчи и Микель- Анджело. А венецианская школа? а великий Тициан? Правда, в его исторических картинах вы не найдете исторической верности; он не заботился об изучении древностей; но, несмотря на это, он великий живописец. Ведь и в шекспировых исторических драмах история часто прихрамывает, а все-таки Шекспир гениальный поэт!
Сказав это, князь начал прохаживаться по комнате, потом остановился передо мною и посмотрел на меня.
– Знаете ли вы, - сказал он мне, указывая на картины, - моя жизнь в этом. С детских лет во мне родилась страсть к живописи. Я мог бы служить и выслуживаться; но я предпочитаю свободную и независимую жизнь всему на свете. Вот отчего я живу в Москве и только заглядываю в Петербург.
Добрый князь никогда не был так расположен к откровенности, как в сию минуту.
Это ясно увидел я по выражению лица его, по резким движениям, которых прежде не замечал в нем. Мне показалось удобным воспользоваться этой минутой, и я, намекнув ему сначала о том, что во время наших странствований по Италии недурно было бы вести путевые записки, которые можно посвятить особенно предметам, относящимся до художеств, - указал ему на Рябинина, как на литератора опытного, известного и - главное - занимающегося издавна изучением художеств.
Сильно подействовала на князя мое предложение.
– Превосходно, превосходно!
– восклицал он.
– Как прежде мне не приходило это в голову?.. Превосходно!.. Я благодарен вам за этот намек. Да! путевые записки, посвященные на описание всех сокровищ, которыми обладает Италия… Превосходно!
Но согласится ли ехать с нами г. Рябинин?
– Он мой хороший знакомый; я напишу к нему и заранее уверен в его согласии.
– У нас, кажется, ничего не было до сих пор в этом роде!
– продолжал воспламененный князь.
– Превосходно!.. Вы берете на себя живописную часть, не правда ли?.. Я ничего не пожалею на это издание, оно сделается известным всей
Европе… мне знакомы лучшие лондонские граверы… А г. Рябинин точно с талантом писатель?
– С большим талантом, князь. Вы не читали ли его поэмы "Вальтазар"?
–
– Князь задумался… - Позвольте, "Вальтазар"… Да, я слышал, кажется, про нее; ее очень хвалят, она произвела впечатление, да… Если она у вас здесь, пришлите ее мне, я непременно прочту. Пожалуйста, напишите же к г. Рябинину с этой почтой…
Я сказал князю, что тотчас же пойду за поэмой, но он удержал меня.
– После; вы ее пришлите ко мне. Я что-то хотел спросить у вас. А! заметили ли вы в большой зале над дверьми в голубую гостиную небольшой портрет?
– Не помню, князь.
– Славная вещь! Кажется, можно утвердительно сказать, что это работа Иоанна
Гольбейна. Внизу стоит 1548 год. Пойдемте-ка посмотреть.
И князь потащил меня за собою.
В зале встретили мы старушку с усиками, которая сильно не благоволит ко мне; я раскланялся с ней и принялся рассматривать картину мнимого или настоящего
Гольбейна, который мне совсем не понравился.
Старушка с усиками, разряженная, ходила по зале и ворчала:
– Картины хорошо иметь для украшения комнат, для того, чтобы при случае сказать: у меня картинная галерея. Но прилично ли заниматься ими с утра до ночи, не знаю, - и не понимаю такой страсти. Другое дело, собирать драгоценные камни и антики…
И она перебирала, говоря это, перстни на своей худощавой руке.
От Гольбейна мы перешли к старушке с усиками. Князь, посмотрев на меня с улыбкою, обратился к ней.
– Хотите ли, тетушка, я подарю вам мой античный перстень с ромуловой головой?
Маленькие глазки разряженной старушки засветились при этом вопросе, голова ее затряслась, ленты на чепце заколебались.
– Вы шутите, князь!
– сказала она, приподняв голову и посмотрев на своего племянника.
– Нисколько, и в доказательство я вам сейчас принесу его.
Князь вышел и скоро возвратился с перстнем.
– Вот он, тетушка…
Дрожащею рукой взяла она знакомый ей перстень и начала его вертеть в руке, рассматривая…
– Дорогой, чудесный перстень, - ворчала она, надевая его на указательный палец и поднося руку к глазам.
– Вы не умеете ценить его. Благодарю вас, князь.
–
Она старалась улыбнуться и пожала князю руку.
– Вообще старые девы необыкновенно забавны, - сказал князь, - но моя тетушка уморительна. У нее такие претензии и причуды!
Я чуть не вздохнул, подумав, как все мы умеем замечать странности других, а о своих собственных и не подозреваем. Страсть князя к живописи и желание показать себя знатоком в ней - тоже маленькая странность. Впрочем, он так добр, в нем столько человечности, что ему от всего сердца прощаешь этот грешок!.. Он чрезвычайно начитан, много видел, знает миллионы анекдотов и с необыкновенною приятностью рассказывает их. Его иногда можно заслушаться. В Москве он пользуется величайшим уважением, потому что имеет огромное состояние, дает великолепные вечера, во всех парадных процессиях выступает первый в своем камергерском мундире и, главное, имеет дочь-красавицу, к которой перейдут все его богатства. Говорят, что княжна наследовала красоту своей матери. Прошло уже более пяти лет от смерти княгини, но князь не может до сих пор равнодушно слушать, когда зайдет речь о ней. После ее смерти он, говорят, полтора года не ездил в Английский клуб! Теперь вся любовь его перешла к дочери. Он, кажется, исполняет все ее желания и беспрекословно повинуется ее воле…