Белая карта
Шрифт:
РУКОЮ КОЛЧАКА: «Кроме желания плавать на севере Тихого океана у меня явился интерес к южным полярным странам, касающийся одной из самых малообследованных областей, заключающей в себе земли Императоров Александра 1 и Петра Великого, впервые посещенной Беллинсгаузеном и Лазаревым, но этот интерес пока мог быть только платоническим, так как, чтобы попасть туда, надо было снаряжать экспедицию, а для этого я не имел ни опыта, ни средств.
Проплавав четыре года на военных кораблях, из которых один был в то время первоклассным крейсером, а второй представлял собой уже не имеющий боевого значения парусный клипер, я вынес довольно скептическое
…Я попал во внутреннее плавание на «Князь Пожарский», что для меня было худшее, что только я мог представить в этом роде. На «Князе Пожарском» вахтенным начальником плавал лейтенант Стральман – мой приятель, с которым я был всегда в хороших отношениях. Я убедился по нескольким опытам, что в военной службе осуществить свои желания едва ли когда удастся, я бросил свои занятия по гидрологии, и мои стремления пришли к форме искания просто-напросто, как говорилось в Тихом океане, «типов и ощущений», то есть к авантюризму, короче говоря. Борис Стральман также находился в таком состоянии, и, беседуя с ним во время плавания по портам Балтийского моря, я пришел к готовности оставить службу и отправиться в кампании со Стральманом в Клондайк, не для искания золота, конечно, а просто, чтобы найти обстановку и жизнь, отвечающую более нашим потребностям, чем та, в котором мы оба находились. Мы порешили осенью идти в Тихий океан и там выйти в запас и отправиться куда хотели.
По окончании плавания на «Князе Пожарском» я перешел на эскадренный броненосец «Полтава» и через несколько недель на его «Петропавловск», уходивший в Тихий океан.
Стральман куда-то уехал, и я более с ним не видался. Прекрасное, новое боевое судно первое время вернуло меня к прежним занятиям, но скоро я убедился, что здесь то же самое, что и на всех других броненосцах и крейсерах. Здесь есть служба, но нет практики, нет возможности плавать и жить».
Итак, броненосец «Петропавловск» уносил мятущегося лейтенанта все дальше и дальше от полночных стран. Посреди пути он и вовсе надолго застрял в афинском порту Пирее.
Пирей – прескверный городишко. Во всяком случае таким он был в конце девятнадцатого века: полуамфитеатр унылой равноэтажной застройки с еще не выветрившимся налетом турецкой провинции, обнимал весьма просторную бухту. Русские корабли облюбовали этот далеко не самый благоустроенный порт лишь потому, что все остальные удобные и в стратегическом, и в стояночном отношении гавани уже давно были обжиты кораблями английского и французского флотов. Не было баз у российского флота на Средиземном море, был лишь этот стационерский пункт, где корабли могли подолгу стоять на якорях ввиду берегов вполне дружественного греческого королевства, поскольку королева эллинов Ольга, бывшая русская принцесса, душевно благоволила к морякам с неблизкой родины.
Осенью 1899 года на рейде Пирея встал на якорь новейший эскадренный броненосец «Петропавловск», шедший с Балтики на Дальний Восток. Вечный вахтенный начальник лейтенант Колчак, весьма удрученный неудачными попытками попасть в полярные экспедиции, пребывал в мрачнейшем расположении духа. И строки его дневника вполне созвучны настроению лермонтовского героя:
РУКОЮ КОЛЧАКА: «Я не знаю более скверного и противного места для меня, чем этот порт сквернейшей страны, какой я знаю и где наши суда стоят неизвестно зачем очень долго…»
Его душа рвалась подальше от этой земли, туда, где кипели живые события – в Южную Африку, в Трансвааль, в Оранжевую республику. Там шла война… Там «работают современные орудия с лиддитовыми и пироксилиновыми снарядами, где происходит на деле все то, что у на нас на броненосце делается лишь примерно» – изливался он своему дневнику.
Но в Пирее, слава Богу, есть телеграф… И стук корабельного почтаря в дверь каюты:
– Ваше благородие, вам телеграмма!
Колчак схватил бланк с греческими почти русскими литерами. Первая мысль – от Кати, что-то с отцом. После смерти Ольги Ильиничны он сильно сдал…
РУКОЮ КОЛЧАКА: «На Рождество, когда я сидел у себя в каюте и обдумывал вопрос о том, чтобы кончить службу и уйти в Южную Африку для занятий военным делом, мне принесли телеграмму, подписанную лейтенантом Матисеном, где мне предлагалось принять участие в Русской полярной экспедиции…»
Нет, то была не телеграмма, то была повестка судьбы. Свершилось! Там, на небесах услышаны его молитвы!… Вспышку подобной радости он испытал разве что, когда был зачитано Высочайшее повеление о производстве в офицеры. Он ликовал так, как будто сам Жюль Верн прислал ему приглашение лететь из пушки на луну.
Все к черту! Если не отпустят – немедленно рапорт о выходе в запас.
РУКОЮ КОЛЧАКА: «Я немедленно ответил полным согласием на все условия, и отправился к командиру капитану 1 ранга Греве поговорить о своем решении. Я прямо сказал ему, что решил выйти из военной службы, если она явиться препятствием для поступления моего в состав экспедиции, и, конечно, Греве, вполне сочувствуя моим желаниям, посоветовал мне немедленно подать в запас, так как иначе списание мое с „Петропавловска“, да еще ввиду перевода моего в Сибирский экипаж, затянется и броненосец должен скоро уходить в Порт-Саид.
Я телеграфировал лейтенанту Матисену, которого считал за командира судна, что подаю в запас и еду, как могу скорее, в Петербург. Но выйти в запас мне не пришлось, благодаря участию президента Академии наук великого князя Константина: высшее морское начальство телеграммой потребовало моего списания с «Петропавловска» и возвращения в Петербург. Все устроилось лучше, чем я ожидал. На первом пароходе Русского общества, простившись с броненосцем честь честью,… я в первых числах января ушел из Пирея в Одессу…»
В Одессе перед поездом на Санкт-Петербург он заскочил к Посоховым, материнской родне. Дед Илья Андреевич видел внука не часто. А уж в морском облачении и вовсе впервые. Люб был казачьей душе внук при мундире и сабле.
– Хоть и не в нашу породу ты пошел, Сашка, но глаза у тебя посоховские, материны глаза… Невестой-то не обзавелся?
– Есть на примете.
– Дай знать, когда свадьба. Все брошу и приеду.
Кто из них мог предположить, что свадьба будет за тысячи верст от Одессы да и Петербурга – в Иркутске, и что из всей родни приехать туда сможет лишь один неугомонный Василий Иванович? Как ни как его стараниями свадебка сладилась.
Кто из них мог представить себе, что и деда Илью, потомственного дворянина, городского голову Одессы, большевики расстреляют в один год с внуком – Верховным Правителем России – в 1920-ом?…