Белая кокарда
Шрифт:
— Значит, ты держишь его в уме?
Я кивнул.
— Это опасное дело, молодой человек. Я не был бы тебе истинным другом, если б не предупредил тебя, насколько это опасно.
Он подошёл ближе, осторожно ступая по накренившемуся полу. «Руан» уже вышел в море, свежий ветер с востока гнал его вперёд, и жёлтые огни фишгардской гавани в окне каюты казались янтарным ожерельем.
Мсье Пуанкаре продолжал:
— Знаешь, Риган, в борьбе за свободу Ирландии Франция объединится с твоей страной, чтобы сбросить ярмо англичан, но это будет непросто. На высоких постах в продажном ирландском правительстве и в скромных хижинах ирландцев — предатели, всюду шпионы, ведь англичане хорошо платят доносчикам. Такие люди, как Карл Лабат, сожгут человека заживо, только бы получить сведения вроде тех, что ты держишь в уме.
— Карл Лабат?
Этот наёмник наводил ужас на всю Ирландию.
— Сегодня ночью, — сказал Пуанкаре, — Карл Лабат ждал тебя на дороге в Фишгард, только я его опередил. Тебя было взять легко, Джон. И что было бы, если б ты стоял перед этим извергом Лабатом, а не передо мной, Пуанкаре?
Я отвернулся от его испытующего взгляда; он был прав, и я чуть было не поддался искушению довериться этому умному и опытному человеку. Если во всём мире и был кто-то, кто смог бы доставить письмо лорду Фицджералду, это был Жорж Пуанкаре. Говорили, что к его словам прислушивается Гош, блестящий молодой генерал Франции, и что даже сам Бонапарт им восхищается.
Он продолжал:
— Будь же разумен, юноша. Разве подобает, чтобы судьба Ирландии зависела от смелости семнадцатилетнего парнишки? Разве твой отец доверил бы это письмо тебе, будь в это время рядом я? Знаешь, одной смелостью многого не добьёшься, доверь свою тайну другу твоего отца.
Я закрыл глаза и отвернулся.
— Не могу, сударь. Отец доверил её мне и велел не говорить о ней никому.
— Но он рассчитывал на меня, Пуанкаре?
Я не ответил, а он прошептал:
— Пойми же, как это опасно, сынок. Будь на моём месте Карл Лабат, ты заговорил бы через час.
Я взглянул на него.
— Неправда! Я всё равно бы молчал! Пусть бы он сжёг меня заживо…
— В конечном счёте так, верно, и было бы, ты ведь не знаешь этих людей. Ну, так как же?
— Я не могу нарушить слова, данного отцу, — сказал я.
К моему удивлению, он улыбнулся и вскричал:
— Поздравляю! Ты настоящий сын своего отца. Mon Dieu! [10] Слушай же! Я получил указание от Французской Директории захватить тебя и проверить, пока этого не сделал кто-нибудь вроде Лабата. — Он перекрестился и прибавил: — Молю бога, чтобы ты никогда с ним не встретился. А пока я могу доложить Директории, что послание у тебя и что на тебя можно положиться.
10
Mon Dieu! (франц.) — Мой бог!
Позже мы пили кофе и говорили о грядущем Ирландском восстании. А ещё позже он проводил меня в крошечную каюту, и я влез в подвесную койку и совсем уже собрался заснуть, но вспомнил о Майе.
Холодно было на палубе, по которой хлестал дождь, на фоне неспокойного моря стоял, словно каменное изваяние, рулевой, а над люками клубился ирландский туман. Под свист ветра в снастях я прошёл, шатаясь, на корму и спустился вниз. Майя била в стойле копытом: её накормили и напоили, но седла с неё не сняли, и, увидав меня в дверях, она фырканьем выразила негодование — седло она ненавидела.
— Придётся потерпеть, — сказал я ей на ухо.
Странное и жуткое это чувство, когда знаешь, что за тобой следят, но кто следит, не видишь.
С фонарём в руке, бросавшим вниз круг жёлтого света, я вернулся в каюту, но заснуть не смог. В голове у меня стучало одно имя: «Карл Лабат. Карл Лабат…»
Связной повстанцев
Мсье Пуанкаре подвёл «Руан» к самому берегу, его люди перебросили мне доску на разрушенный пирс в Карнсоре, я свёл по ней Майю, вскочил в седло и поскакал к северу, через пустынный уэксфордский мост и дальше по дороге к Эннискорти. Я даже не оглянулся, чтобы помахать на прощанье «Руану»: у меня не было времени на любезности. Предрассветный ветер, невзирая на май, вонзил в меня ледяные клыки, на восточной части неба разлилось море крови. У уэксфордского причала царила могильная тишина — мы мчались мимо, а корабли рвались на цепях, словно доисторические чудовища. И я подумал о скандинавах, которые приплыли сюда на лодках из ивняка, обтянутых кожей, приплыли от атлантических берегов Франции и Испании и поселились здесь ещё до крещения. [11] И под мерную дробь Майиных копыт я подумал о викингах, пришедших как торговые люди в поисках зимовки для своих кораблей; о графе Ормонде, который был другом королевы Елизаветы I и получил прозвище Чёрный Том, и о мёртвых рыцарях Фицстивена Датчанина, [12] что лежали, как призраки в саванах, вдоль дороги, по которой я скакал. Мне казалось, что и Майя чуяла поле былой брани, орошённое некогда кровью датчан и норманнов, [13] поле брани, на котором скоро падут погибшие в нынешнем страшном восстании.
11
Ирландия приняла христианство в V веке.
12
Ормонд Томас(1532–1614) — граф, лорд, верховный казначей Ирландии, пользовался влиянием в правительстве Елизаветы I. Он подавил антианглийское восстание Десмонда, бушевавшее в Манстере (на юго-западе Ирландии) в 1579–1583 годах; Фицстивен Роберт(ум. в 1183 г.) — в 1169 году во главе объединённых англо-валлийских войск вторгся в Ирландию и захватил Уэксфорд. Во время восстания Десмонда с трудом удержал свои позиции.
13
Датчане пришли в Ирландию в IX–X веках. Норманны начали свои вторжения в страну с конца VIII века.
А потом, когда я скакал через мост в Феррикарриге, я вспомнил вдруг об отце, который всё это мне рассказал; и в память о нём я натянул поводья, соскочил на землю и, ведя Майю за собой, прошёл под сень форта на мысу. Здесь я опустился на колени и поцеловал землю у края мыса, ибо я принадлежал моей земле и моему народу. И я помолился — сначала о матери, которая была католичкой и умерла при моём рождении, и, кончив эту молитву, я перекрестился; потом я помолился об отце, но после этой молитвы я не стал креститься, ибо он был протестантом. Майя посмотрела на меня с удивлением, когда я встал с колен, чтобы снова вскочить в седло.
Я уже занёс ногу в стремя, как вдруг услышал стук копыт.
Я побыстрее потянул Майю в тень; мы замерли.
Стук копыт прекратился.
— Стой здесь! — прошептал я и вскарабкался по откосу к форту.
Там я лёг ничком и раздвинул траву. По ту сторону сверкающего морского рукава стоял всадник, я ясно видел его: широкоплечий и крупный, он великолепно сидел в седле. Я чуть ли не слышал, как он прислушивается, не раздастся ли топот Майиных копыт. Я не сомневался, что стоит нам тронуться в путь, как он последует за нами.
Я нащупал письмо в седле и вздохнул с облегчением.
— Пусть-ка попробует нас поймать, голубка, — сказал я. — Вперёд!
Утро занималось огнём восстания, когда мы на всём скаку свернули на дорогу к северу. Через пять миль я знал, что мы оставили всадника далеко позади, ибо не было по эту сторону Ирландского моря никого, кто мог бы сравниться с Майей, и она это знала.
Что ж, вперёд, к Эннискорти и к Джо Лихейну из трактира «У старого Радда». Он был членом общества «Объединённые ирландцы» и другом белой кокарды. Джо Лихейн и его хорошенькая дочка Кэтлин…
«Если у него и вправду окажется дочка по имени Кэтлин, — сказал отец, — значит, это тот самый Джо Лихейм, ибо в Эннискорти людей с таким именем дюжины две, не меньше».
На возвышенности перед Эннискорти я дал Майе отдохнуть — она тяжело дышала; вдали я увидел зубчатый курган, это был Винегар-Хилл, мерзкий и чёрный, как смоль на фоне утренних звёзд; к западу вздымались к светлеющему небу алые языки огромного костра. Я увидел, что вдали пылают ещё костры. Я вскарабкался на вершину скалистого холма и глянул вниз, на затянутую туманом равнину. Шесть костров насчитал я на Слейнейской равнине и понял, что это горят крестьянские хижины; тёплый порыв ветра донёс до меня плач женщин и глухие крики мужчин. Пуанкаре говорил мне на борту «Руана», что в этих краях рыщут в поисках оружия ненавистные крестьянам ополченцы из Северного Корка, [14] и я решил, что это дело их рук.
14
Корк— графство в Ирландии. Об ополченцах см. Предисловие, с. 7–8.