Белая мель
Шрифт:
Фишкина мама дает им на дорогу по конфетке и по печенинке. Дома у Лидки они зажигают керосиновую лампу, забираются под тулуп на кровать и рассказывают всякие страшные истории, в которые сами же верят и пугаются. Потом является Колька, ведь ему все равно где спать!
— А я что-то нашел! — хвалится Колька.
— Клад? — спрашивает Лидка. — Где, а?
— Во! — Колька вынул руку из кармана штанов, подсел к ним на кровать. На его ладошке лежал темный от старости крестик.
— Ой, золотой! — ахнула Лидка. —
— В огороде... Это тебе — бери, — расщедрился Колька.
— Так он ведь золотой... А не жалко?
— Нет.
— Спасибо. — Лидка покраснела и вытащила из-под себя фуфайку. — Вот ложись на печку...
Пришла Палаша:
— Мир дому сему! Эк вас много как! А я иду, думаю, дай-ка загляну... Вот вам жмых — погрызите... Палаша дает им кусок подсолнечного жмыха и взбирается к Кольке на печку. — Ну-ка, кавалер, подвинься... Я чё-то забоялась дома одна. Минька к деду удрал — где-то рыбалят. Мать не пришла?
— Не-е, — вздыхает Лидка. — Может, еще и придет.
— Да уж не пришла, так не придет. Оттуда-т не скоро убежишь... Это попасть туда не мудрено... Ты не горюй, может, все как-нибудь образуется...
— А мне Колька крестик нашел, — похвалилась Лидка.
— Покажи-к, — протянула руку Палаша. Лидка встала с кровати, отдала крестик Палаше. — Медный, — определила Палаша. — Повесь кукле на шею.
— Куклы же не молятся, — сказала Фишка.
— А откуда мы знаем? Может, и куклы молятся, только молча... Попросила бы за мамку помолиться, что от нее — убудет?..
— Теть Палаш, а правда, чтоб стать счастливым, надо поймать черную кошку, сварить ее живьем в котле и ровно в полночь в бане выбрать все косточки и найти ту волшебную, с которой все нипочем и не страшно? — спросила Лидка.
— Да, говорят. Я не пробовала...
— А моя тетка говорит, что есть злая сила. И будто бы она бегает по деревне белым поросенком, — заговорил Колька. — Постоит тот поросенок у кого под окнами, и на другой день беда-то: скотина перемрет, а то похоронка... Она, тетка-то, если не пьет, то вечерами у огня шепчет молитвы, чтоб папку эта сила обошла, чтоб не убило его...
— Да-а, — протянула Лидка. — Ни вчера, ни седни, ни поза-позавчера никого — ни белого, ни серого поросенка — у наших окошек и не маячило, а мамку вот увели...
— Может, синица в окно стучала? — не сдавался Колька. — Упреждала...
— Синица в окно — это к письму, — сказала и вздохнула Палаша.
— Тогда, может, собака ночью выла? — добавил Колька.
— Собака воет ночью — к покойнику или к пурге, — сказала Лидка.
— Пурги летом не бывает, — сказала Фишка серьезно. — И вообще, никаких ведьм, привидений и буканушек нет. И бога нет. И чертей нет. А есть Вселенная. В ней Луна, Солнце, звезды и наша Земля. Звезды — это тоже Земли, только далекие. А конца света тоже нет...
— А ты откуда знаешь? — спросил Колька.
— Мне об этом говорила мама, а мама знает — она работала до войны физиком... И папа работал военным физиком. Вот...
— А меня зато мама маленькую водой брызгала от сглазу, — похвалилась Лидка.
— Сглаз есть, потому что это гипноз, — подхватила грамотная Фишка.
— И еще: меня крестили, вон в той медной купели, счас-то в ней рассаду мамка выращивает. В купелю тогда налили воды и меня голышом туда сунули. Вода-то была холодная, я возьми да и вцепись в бороду попу. А он завизжал и выронил меня, гад такой...
— Попов ругать нельзя, — сказала Палаша. — Рано вам еще богохульничать...
— Так он же мне губу рассек... Губа-то теперь кривая...
— Все равно, — стояла на своем Палаша. — Попы — божьи люди...
— Какой же он божий, если он и потом приходил и пил с тятькой брагу?
— Все равно, — твердила Палаша. — Мала еще...
— Так я же вижу. У него и зубы-то гнилые, а борода редкая-редкая... Вон у Герасима, так как у настоящего попа...
— Ну-у, у Герасима, — усмешливо сказала Палаша.
— А мне мамка наказала, если ее не выпустят, то идти к Герасиму — чтоб он хозяйство наше и меня взял...
— Сходить-то сходи, только не возьмет, поди... У самого — пятеро. Да и баба у него — троглодитка...
— Что такое «троглодитка»? — спросила Фишка, грызя жмых.
— Говорят, какой-то злющий зверь... Вот что, ребята, давайте-ка спать, — сказала Палаша, засовывая себе под голову старый валенок.
9
Рано утром Лидка подоила Маруську и отправила ее в стадо. Сдала молоко, оставила литр — ведь она вчера выпила литр чужого молока, теперь отдать надо. Села у стола Лидка и задумалась — идти или не идти к Герасиму? Посидела-посидела, нашла за всяким хламом в печурке карты, в которые ворожила мамка, и раскинула на столе. Выпал пиковый туз. Понятно, мамка в казенном доме. А вот по правую руку король трефовый, и с ним рядом девятка пиковая — неприятность, значит, будет от этого короля. Зато с мамкой — это с дамой червовой — легла рядом десятка пиковая — интерес нечаянный...
— Где уж там интерес нечаянный — в тюрьме-то, — вздохнула Лидка и сгребла карты.
Послонялась по дому — все не могла найти себе места, а потом отважилась, пошла в село к тюрьме, думала, что хоть издалека увидит в каком-нибудь зарешеченном окне мамку. Но окон было множество — в четыре этажа, — разве углядишь каждое? К тому же они, верно, высокие, потому что ни в одном никого не видать. Боясь подойти к воротам, Лидка долго сидела напротив тюрьмы в кустах акации, а потом опустила голову и, размазывая слезы, пошла искать Герасима.