Белая мель
Шрифт:
Все вышли. Остались названные.
— Надо организовать дежурство в больнице. Денежную помощь жене. Кроме того, Нюра Павловна, освободи Кленову от работы... Включите ее в список дежурных. Оплата по среднему. Заготовьте приказ.
— Хорошо, — сказала Нюра.
— Товарищ Филиппов, — обратился он к предцехкома, маленькому, подвижному бригадиру слесарей, выдвинутому на эту работу после операции, — займитесь всем остальным, обговорите с парторгом у себя. Вы свободны.
— Я могу идти? —
— Я разве сказал?
Нюра села. Пегов снял очки, крепко помял лицо и потянулся к столу. От графина с водой взял два стакана, налил газировки, протянул Нюре. Сам выпил одним глотком и вытянул руки на стол, опустил на них голову.
— Извини, устал. Если не затруднит, включи на самый тихий радиолу. Там Григ...
— Пожалуйста, я включу... — Нюра встала и, проверив, та ли пластинка на диске, включила радиолу на самый тихий и, чуть помедлив, вернулась на место.
— Что я еще могу сделать?
Пегов раскрыл пасмурные глаза, устало улыбнулся:
— Спасибо, Аннушка. Больше ты не сможешь мне помочь... Если хочешь, можешь быть свободной...
«Человеку с такой работой, как у него, нужна разрядка», — подумала она и сказала:
— Все, что ни делается, Никита Ильич, все к лучшему.
— Господи, ты-то хоть не изрекай сентенций! — взмолился Пегов.
— Больше не буду! — пообещала Нюра.
Пегов закрыл глаза рукой и, покачиваясь, долго молчал.
— Я, пожалуй, пойду, — поднялась Нюра.
— Ах да, да, — торопливо сказал он, повернулся и толкнул ладонью окно. Потянуло прохладой, сумерками.
— До свидания, Никита Ильич!
— Да, да, до завтра!
Километр четвертый
Туман поднимался к насыпи медленно и осторожно, веяло от него сыростью и болотной прелью. Потускнели рельсы, замолчали сверчки. Нюра шла и вспоминала прошлый выходной.
В тот день с утра дождь замутил озеро, а после ненадолго взошло солнце.
Олег шагнул к воде, сел на гранитный окатыш.
— Садись, Нюра, — сказал. — Послушай волны. Подыши озоном. Знаешь, только я присяду вот так, сразу понимаю, что я букашка. Вот лежит он, — Олег весело пошлепал загорелой ручищей гладкий, холодный лоб камня, поросший в трещинах зеленым мошком, — сколько он лежит здесь? Ужас! А что мы? Придем, уйдем... Миг... — Олег встал. — А давай-ка поедем вокруг озера, посмотрим сеть — должна быть рыба. И там найдем рогоз. Может, щуку поймаем, а вечером сделаем уху. Поедем?
— Поедем.
Ехали вдоль бережка, постоянно цепляясь дорожкой за траву и вспугивая притихших уток. Иногда останавливались, он разгибал голенища болотных сапог и, чуть приседая, метко прыгал с кочки на кочку по лабазам. Проваливался и брел в камыши, надолго исчезая там, выбирая самые красивые, бурые с проседью, шишки. А Нюра сидела в лодке, замирая, слушала шорох, бульканье, чавканье. Нюра была счастлива. После того как Олег нарезал и вручил ей букет бархатистых коричневых шишек рогоза, поехали чистой водой и пристали к берегу, пошли светлым, пнистым березнячком. Кое-где розовато-желтыми шапками красовались на пнях опята.
— Нарежем опят? — предложила она. — К вечеру нажарим.
— Давай, — сказал он и вдруг молча свернул в укромный, густой подлесок.
— Иди сюда, — хрипло позвал он, заглядывая в лиловеющий сумрак шалаша.
— Чей-то шалаш! — почти шепотом сказала она и тоже заглянула вовнутрь. — Тихо-то как! — и, ощутив запах сена, вздрогнула.
Над шалашом печально поцвиркивали птицы, с мягким шорохом падали еще редкие желтеющие листья, высоко и глухо урчал в небе самолет.
— Олежка, я тебя люблю, — решительно прошептала она, потираясь щекой о его опаленные губы. И, заглянув в его глаза, окончательно поняла, что она будет с ним на веки вечные, что бы ни случилось. И не потому, что она сказала эти слова, просто почуяла сердцем, что это серьезно и навсегда. И, боясь, что не вынесет этого счастья, она тихо засмеялась и, роняя голову на его руки, прошептала:
— Маленький мой, маленький...
Позднее они вернулись к берегу, где в камышах стояла лодка. Олег оживленно стал собирать дрова, а Нюра выбрала под кустами за ветром ровное место и поставила треногу, повесила котелок с водой для чая. Развела огонь из сухого камыша, намытого на берег в яроводье.
— Я за сетью, — оттолкнув лодку, сказал Олег.
Из камышей, со своих гнездовий, поднялись чайки и принялись хрипло, визгливо кричать над ним и ронять на лету белый помет.
Нюра подошла к воде и, встретив Олега, кинулась смотреть рыбу — там были золотистые караси и лини.
— Я вот этого карасика выпущу, он совсем маленький — одна голова. На уху нам хватит.
— Что-то ты вдруг стала жалостливая.
— Все счастливые люди, наверное, жалостливые.
— Ну давай твоего карасенка, отпущу в воду.
Олег снял котелок с чаем и, обстругав ножом несколько веток, стал готовить шашлык из карасей с чесноком и луком. Он ждал, пока караси подрумянятся, затем снимал их в тарелку и, полив майонезом, закрывал сверху и ставил на слабые угли.
...Нюра улыбнулась и, увидев, что осталось идти всего четыре километра, повеселела.
— Эх ты-ы, — сказала она луне, — все не можешь выбраться из-за туч. А я вот иду, иду... Шагаю...