БЕЛАЯ МГЛА
Шрифт:
Иван крикнул, и не получил ответа. Только спугнул лесных обитателей, вспорхнула птица, перескочила с сосны на сосну белка, сшибая шишки. Пройдя немного дальше, он увидел еще один окурок, поднял его – та же марка, что-то зачастила Катерина с куревом, с испугу, наверное. Подойдя к краю болота, он крикнул еще раз и опять ничего не услышал. Небось, стояли, думали идти или нет. Ведь должны же были понять, что это болото. А вдруг решили, что это и есть тот луг, по которому сюда пришли. А что, похоже! Болото заросло травой, не сразу поймешь, что это такое. Только бы в самую топь не попали! Да вроде мимо прошли – по краю. Так, надо звать людей. Один не справлюсь. Староват стал. Уже неприятно становится – подумал Иван и огляделся. В душу стал забираться холодный, тяжелый комок страха. В груди тревожно заухало сердце, ноги дальше не несли, он остановился, достал пачку «Примы», закурил сигарету и понял, что пересилить себя не сможет. Он перестал любить тайгу, стал ее бояться, и этот навязчивый страх не перебороть ему ни любовью к племяннице, ни чувством долга перед умершей матерью. Ничто и никто уже не заставит его в одиночку, хотя бы на шаг продвинуться дальше. Иван поднял голову – неба почти не видно, только высоченные, устремленные ввысь стволы и зеленые ветви. Ему снова стало жутко, и он стал быстро продвигаться в сторону заимки… Все спокойно, все тихо, ничего страшного нет – уговаривал себя Иван, ускоряя шаг, стараясь поскорее выйти к лугу. Его гнал их леса непонятный животный страх, он уже почти бежал… Господи, что же это со мной, почему?!
Вернувшись на заимку, Иван вошел в избу к Архипу, и тяжело опустившись на лавку, сказал:
– Не смог я, Петрович, нету их там. Поеду за помощью. Один не пошел.
– Дак, к утру, они уж могут далеко уйти, иль в болоте пропасть, – запричитал старик. Ох, Иван, что же это с тобой в последнее время деется?
– Не знаю я. Не могу и все. Будто не пускает что. Страшно.
– Чего боишься-то? – удивился старик.
– Сам не знаю. А что-то гложет изнутри, сердце замирает, и ноги не несут. Обратно почти бежал. Доктора говорят – фобия называется.
– Много они знают, доктора! – закричал Архип, – пугают народ зазря.
– Нет, Петрович, после смерти Павла у меня что-то прямо перевернулось в душе. Бояться именно с той поры начал.
– Ладно. Спать пошли. Вставать завтра рано надо.
– А что ты там говорил про какие-то обстоятельства?
– А ты девиц привел? Нет. Вот и нечего тебе спрашивать. Я только Алёне скажу, ну, и тебе. У тебя никого нет, тебе Алёнка, небось, тоже дорога.
– Конечно. Почему-то к ней всегда тянуло. К другим племяшам нет. Хотя и помнил-то ее совсем малой.
– А все от того, что она ласковая была, как котенок, а лицом – вылитая бабка. А те твои племянники все как один – бандиты. С малолетства. Как помню, приедут, так тут на заимке такое устроят, хоть прячься!
–Так просто хулиганистые – мальчишки же.
– Не просто! И курям перья выдергивали, и камнями в котят швырялись – одно слово детский бандитизьм! – возмущенно сказал Архип. – В деда они такие! Батя твой злой был, вас драл, как сидоровых коз, а на Дунечку мою не раз руку поднимал, так я ему один раз показал!
– Да что ты? Аль не врешь, старик!
– Что было, то и говорю! Врать не приучен!
– А я и не помню ничего, – отставив ружье в сторону и снимая рюкзак, сказал Иван.
– Так мал ты еще был. Не помнишь ниче!
– А в каком году он пропал?
– В середине пятидесятых, точно и не припомню уж. Ушел и не вернулся.
– А не ты ли его убил, дед?
– Душегубом не был никогда! Птицам головы рублю, сто раз прощения попрошу. Не деревенский я в душе! Городской. Мы ведь сюда прибыли из города. Бежали родители мои, после революции подальше в глушь. Вот и забрались сюда. Дом выстроили. С нами еще одна семья была – жены моей, покойницы. А Дуня, мать твоя, вместе с батей твоим, уже после войны тут появилась. Мы им дом и отдали.
Иван смотрел на старого Петровича и не мог поверить в то, что услышал. Неужели все так и было? А мать ничего не рассказала. Так и ушла с этим в могилу. И про то, что отец у них изверг был, детей и жену бил, тоже умолчала.
– Не верю прямо! – сказал он, – дай, что ль воды попить, во рту пересохло!
– Хошь верь, хошь нет. А так и было!
– Так, выходит, мать тут моя на птичьих правах жила, в приживалках у добреньких соседей.
– Как хошь, так и думай. Ее никто отсюдова никогда не гнал, и в глаза не тыкал, что дом ей с детьми отдали. Вы потом выросли, по интернатам разъехались, и не вернулись. А мать никто брать не хотел. Вот и осталась она со мной.
– Врешь, Петрович! Я ей всегда говорил, чтобы ко мне переезжала.
– Дак, это когда уж было-то? Когда она состарилась. А сам-то у жены жил. Пустила бы она мать? Это уж когда сбежала она с городским и дом в деревне ей не нужен стал, тогда и звал!
– А откуда приехали-то вы? – спросил Иван, с интересом разглядывая старика.
– Из Питера мы. Отец мой купцом был, первой гильдии! Богатые были. А сюда приехали, считай уж голодранцами. Ничего от богатства не осталось. И стал он подумывать, как вернуть себе все.
– В смысле? Революцию что ль сделать опять!
– Дурак ты, Ванюшка. Как снова богатым стать!
– А зачем? В нашей стране богатыми нельзя было становиться. Все отняли бы.
Конец ознакомительного фрагмента.